Путешествия по Камчатке
Шрифт:
В Елизовском аэропорту садимся в вертолёт и вылетаем на север Камчатки. Вертолётом МИ-8 управляет один из асов камчатской авиации Сикорский. Под нами неспешно проплывают заснеженные пики Срединного хребта. Долины перерезают извилистые застывшие реки. На сотни километров вокруг ни единой живой души. Прямо-таки марсианский пейзаж!
После двух часов полёта выгружаемся посреди заснеженного поля. Снега уже по колено! А в Петропавловске сейчас уже практически лето. Понимаю, что кроссовки на моих ногах выглядят довольно легкомысленно.
– Сначала надо поставить антенну! – заявляет старший егерь Петрович.
Собираем
Клиенты переживают о предстоящей охоте. Первым делом они идут проверить своё оружие. Охотники с гордостью показывают свои «Браунинги» и «Маузеры», дают всем желающим выстрелить из редких стволов. Наши егеря относятся к тяжёлым ружьям скептически и, в свою очередь, предлагают иностранцам опробовать компактный карабин СКС. Отстреляв целую гору патронов, все идут обедать. Чувствую, как после стрельбы из немецкого ружья ноет плечо.
После обеда (произнесено несколько тостов за благополучное прибытие) Сикорский вызывается продемонстрировать зарубежным гостям возможности советской авиатехники. Лопасти МИ-8 постепенно раскручиваются, он взлетает и исчезает за лесом. Вдруг огромная машина выскакивает из-за сопки с другой стороны, снижается, идёт по дуге и в нескольких метрах над землёй резко уходит вверх. Иностранцы ахают. Вертолёт возвращается, зависает в воздухе, затем медленно летит назад! Все происходит как в фантастическом фильме. Сикорский подлетает к высокой сосне, задним винтом обрубает все ветки с одной стороны, затем сдает немного вперёд, зависает, возвращается и обрубает ветки с другой стороны. Аплодисменты благодарной публики.
На ужин все собираются в большой армейской палатке, которая служит столовой. В железной бочке-буржуйке трещат поленья, пол устлан лапами кедрового стланика. Поднимаем тосты за дружбу между народами, за мир во всём мире, за уникальную природу Камчатки. На другом конце стола Сикорский жестами объясняет совершённый ранее авиа-манёвр как «афганский заход». Немцы садятся в ряд и запевают строевые марши, по интонациям напоминающие саундтреки советских военных фильмов. Один из них ладонью отбивает ритм по столу. Наши не остаются в долгу – звучат народные песни «Выйду я в поле с конём», «По Дону гуляет казак молодой». Норвежец пытается соревноваться с егерями, кто больше выпьет. Те лишь усмехаются.
Старший егерь рассказывает анекдоты. Пытаюсь подобрать смешной эквивалент на английском.
– Переводи ему! – Петрович недоволен образовавшейся паузой. – Ты язык не знаешь, я сам ему скажу, учись.
Между старшим егерем и немцем происходит следующий диалог (оба тыкают друг в друга пальцем и хлопают по плечу):
– Ай, ю! Фрэндз! Окей?
– Окей!
– Хант! Окей?
– Окей!
– Беар! Пиф-паф! Окей?
– Окей, окей! Биг, биг беар!
– Ю хэв долларз?
– Йес!
– Окей!
– После охоты отдашь мне свою зарплату. Я сам всё перевёл, – подытоживает Петрович.
После праздничного застолья интернациональная команда идёт пускать салют. С третьей ракеты загорается близлежащая сопка.
Наконец ложимся
– Медведь? – спрашиваю я.
– Норвежец – зевая, отвечает егерь.
Все поворачиваются на другой бок и снова засыпают.
Заинтригованный, я одеваюсь, беру фонарик и выхожу наружу. От входа за угол ведут глубокие следы. «Точно медведь!» – сомневаюсь, не вернуться ли в палатку. Рычание продолжается. Иду дальше, свечу фонариком – на следах появляется кровь. Становится совсем жутко. Заворачиваю за угол и в свете фонаря наблюдаю такую картину. Норвежец стоит на четырёх конечностях, провалившись глубоко в снег. Ледяная корка, образовавшаяся ночью на поверхности снега, порезала ему ноги. Он ревёт как попавший в ловушку зверь, очевидно, не зная, что делать дальше. Помогаю ему вернуться в палатку.
Утром Петрович с заговорщицким видом отзывает меня в сторону.
– Сначала мы с немцами отработаем, а вас пока на дальний кордон отвезём, чтобы швейцарцы не завидовали. Посидите там денька два.
Нас закидывают на дальний кордон – это избушка на курьих ножках посредине нигде. Нас встречают двое местных егерей. Вид у них такой, будто он сидят здесь со времён Великой Отечественной и до сих пор не в курсе, что война закончилась. С вертолёта выгружают ящик водки.
Ночью за оконцем заимки бушует камчатская пурга. При отблеске пламени из печки егеря преображаются. Размахивая руками и страшно тараща глаза, они наперебой рассказывают швейцарцам про свои встречи с гигантскими по размеру медведями. Как они подъехали к медведю на снегоходе, выстрелили, промахнулись, второй ствол дал осечку, потом снегоход заглох, а медведь всё бежал на них… К утру медведи по размерам превышают слонов. Швейцарцы испуганно жмутся друг к другу. Видимо, вспоминают незавидную судьбу Наполеона в России. Понимают, что, возможно, это их последний вечер, поэтому старательно налегают на водку.
На следующее утро светит яркое солнце, вокруг избушки искрится свежий снег.
– Вертолёта сегодня не будет – сообщает один из егерей. Скажи им, пусть рыбу ловят.
– А рыба там есть?
– Ни фига. Но им какая разница.
Швейцарцам выдают две палки с намотанной леской и крючком. Они весь день самозабвенно ловят что-то в небольшом ручье неподалёку. К вечеру мне даже становится их немного жаль. Читаю им стихотворения Гёте в оригинале.
На третий день нас забирает вертушка. Но мы летим не в лагерь, а в село Мильково. Оказывается, за это время в лагере тоже кончилась водка. Прибываем в Мильково, загружаем ящик водки. Но теперь мы летим в посёлок Козыревск. Смотрю на карту и удивляюсь – ведь это большой крюк.
– А больше нигде топлива нет, – весело отзывается Сикорский.
Я сижу на откидном стульчике возле двери. При подлёте к лагерю уверенно дёргаю красный рычаг. Дверь вертолёта улетает вниз. Я удивлённо смотрю на неё.
– Не тот рычаг дёрнул, – смеётся бортмеханик. – Это аварийный сброс.
После приземления идём искать улетевшую дверь, находим её, ставим на место.
На этот раз вертолётчики пьют до утра. Ночью иду проверить туристов. В одной из палаток сидит аргентинская пара пенсионеров – муж с женой с выражением «последнее прости» на лице. У них погасла буржуйка. Разжигаю печку, успокаиваю клиентов.