Путешествия по розовым облакам
Шрифт:
И вдруг затянул тихим и хриплым голосом, чего мы никогда от него не слышали и даже не подозревали о таких способностях:
Лыжи у печки стоят, гаснет закат над горой,Месяц кончается март, скоро нам ехать домой…– Я тут, братаны, замыслил одну картинку, прямо по оной балладе. Уж так она через меня прошла, – непривычно торопливо, словно боясь упустить что-то важное, заговорил наш красноголовый друг.
Нас– Вален! – Мишка снова перешел на прозу. – Да очнись ты! На фиг она тебе нужна. Ты же творец, значит страдать должен… Страдания художника – это… это… Это энергия для вдохновения. Ты вслушайся, как тот злодей излагает, – и он снова запел, на этот раз громко:
Что ж ты стоишь на тропе, что ж не хочешь идти?Нам надо песню допеть, нам надо меньше грустить…Валька забился в угол кровати, прямо на смятую подушку, подобрав под подбородок ноги, и тупо смотрел в одну точку.
– Слушай, Вален, – менторски вступил я, – че бы тут не пели, лучшее лекарство от неразделенной любви – новая любовь… Я на той вечере присмотрел одну барышню, тоже, кстати, из Краснодара…
Мишка захохотал.
– Че ты смеешься? – Корсун зло посмотрел в его сторону.
– У-у-у… – завыл наш общий друг, – я ее знаю. Стрептоцид на моей башке – просто лютики степные. Но я, думаю, тебе понравится… Как ты, Волоха, считаешь?..
– Валь! – заговорил я. – Та барышня тебе подойдет, хотя бы потому, что она единственная, кто способен ехать с нами в обратный путь на мотороллере.
– Тем более в краснознаменной овчине, – Мишка потряс ленкиным тулупом. – Ей, видать, сам Визбор куртец подарил. Японский, по-моему? Сплошные молнии и карманы, хоть сегодня на Эверест…
– Значит так! – решительно продолжил он, – я сейчас пойду разыщу ее…
– Кого? – проскрипел Валька.
– Ну, подружку твою новую… Она с ранья чаще всего в баре ошивается. Да! Немножко выпивает, но создание прелюбопытное. В училище у нас пробовалась натурщицей, раздевалась, как солдат по сигналу «Отбой». Правда, мечтает о журналистике. Калугин, куратор нашего курса, не захотел брать, объясняя, что она первую и вторую древнейшие профессии быстро объединит с нашей. А у него, видите ли, «партейный» билет один… Так что, вести?..
– Веди… если хочешь, – неуверенно всхлипнул Корсун. – Только я небрит…
– И не надо! – воскликнул «Сальвадор». – Она как раз из тех, кому нравятся небритые, лохматые, нечесаные, страдающие по утрам похмельем… Сейчас увидишь! – и он скрылся за дверью.
Минут через десять появился вновь в сопровождении барышни, заставившей Вальку впасть в еще более ступорное состояние. Несмотря на холод, девица была в шортах, майке, при
– Этот, что ли? – спросила Мишку и рукой с гигантским перстнем показала на Вальку, который по-прежнему сидел на кровати, хотя обалдев от увиденного, начал уже медленно спускать босые ноги.
– Да! – подтвердили мы.
Барышня неопределенно хмыкнула и, подойдя к Вальку почти вплотную, протянув узкую ладонь, замотанную шпагатом, сказала:
– Ну, давай знакомиться, одинокое чмо!
– Кто чмо? – еще более опешил Вален.
– Ну не я же! Ты, конечно! – улыбнулась барышня, обнажив зубы как у кролика, к тому же крашеные охрой, – а я Наташка-замарашка…
Впоследствии мы часто вспоминали (но так и не вспомнили), кто первым перепасовал ей то «чмо», ибо более подходящей «кликухи» для нее трудно даже себе представить. Она якобы училась на филолога, но сразу пожаловалась, что ее собираются отчислять за непотребный вид и такое же поведение.
К вечеру друг наш ожил, а утром следующего дня, уезжая, мы имели за спиной Валена новую приятельницу, предварительно погасив ее долги в баре. Оказалось, немалые…
Одинокое чмо
О том, что она с серьезным вывихом, поняли, как только двинулись за пределы Домбая, на Теберду. Во-первых, заявилась в лохматой папахе погонщика овечьих отар (говорит, подарил старый чабан) и, напяливая на себя ленкину овчину, вывернула ее наизнанку. Во-вторых, всю дорогу визгливо вопила в валькин затылок одну и ту же песенку того же Бизе.
Любовь свободна, век кочуя,Законов всех она сильней.Меня не любишь, но люблю я,Так берегись любви моей…В предвкушении обещанного Валька давил «на всю железку», поскольку время от времени «чмо» осторожно пыталась укусить его за ухо и шептала, перекрывая встречный ветер:
– Учти, в любви я тигрица…
На посту ГАИ, где-то возле Армавира, нас остановили. Усатый старшина, проверяя документы, спросил, показывая глазами на Наташку: «Кто это?»
– Снежный человек! – бодро ответил Мишка. – Приобрели по случаю на карачаевском базаре… Везем в зоологический сад юных натуралистов города Краснодара для всеобщего обозрения.
Сержант хохотнул: «Такую только там и показывать! Езжайте, хлопцы, а то умру от впечатлений. Конец рабочего дня все-таки…»
Как ни странно, но больше нас никто и нигде не задерживал. По приезду в город Корсун повел подружку к себе домой, поскольку по дороге призналась, что из общаги ее уже выгнали.
Примерно через неделю он пошел на прием к ректору мединститута, заслуженному-перезаслуженному профессору Илье Парамоновичу Лапышеву, попросить, чтобы тот похлопотал перед сановным коллегой в университете за его забавницу, Наташку-таракашку.