Путевые заметки вольного мага

Макушева Магда

— Рина, тут, между прочим, очередь — раздался недовольный голос одноклассницы на моей спиной — все ждут родителей на вручение дипломов, а не только ты. Если ничего нет, не задерживайся, будь добра.

К сожалению, ни мама, ни Серафима магами не были, поэтом отправить или получить послание через почтовый амулет никто из них не мог, так что приходилось пользоваться стационарными почтовиками, один из которых находился при Приморской школе, в которой я училась, а второй — в Ортисе, ближайшем к маминому поместью городе. Сама я пользоваться амулетом тоже не имела

права, пока не получу диплом и не стану полноценной «деной».

Я ждала весточки из дома, где последний раз была на каникулах прошлым летом. Серафима писала мне довольно часто. Мама за эти шесть весен прислала только двенадцать писем: на каждый день рождения в середине осени и каждый праздник встречи весны. В письмах были векселя на выдачу в ближайшем имперском банке довольно крупной суммы золотом и сухие приписки, создающие впечатление того, что мама от меня просто откупается.

Мамино равнодушие до сих пор меня ранило, а иногда даже злило. Я пыталась хоть как-то расшевелить ее, приезжая домой на каникулы, но встречала лишь пустой взгляд и отсутствие хоть какого-то интереса к моей жизни. Я писала маме письма, рассказывая о своих делах и успехах, и отправляла их вместе с письмами для Серафимы, но ни одного ответа, кроме тех злосчастных векселей, так и не получила.

Несмотря на то что необходимость в няне с моим отъездом вроде как отпала, тетка Фима все равно оставалась компаньонкой (считай, почти сиделкой) при маме, которая по-прежнему вела затворнический образ жизни, покидая дом лишь по крайней нужде.

Что мама делала дома? Большей частью просто сидела в своей комнате или в саду. Иногда она вышивала или читала, иногда просто подолгу смотрела на море, которое было видно с территории нашего дома. Казалось, жизнь для нее остановилась и замерла, перестав играть хоть какими-то красками, и из этой жизни ушло все, что она когда-то любила… папа, живопись, я. Хотя я по-прежнему была рядом, живая и нуждающаяся в ее любви и внимании, но нас все равно словно отгораживала друг от друга незримая стена из горя и серой тоски, разделяющая меня и маму по разные стороны одной реальности, как смерть папы разделила нашу жизнь на «до» и «после».

Когда мы еще жили в Софиграде, пока был жив папа, по рассказам няни, моя родительница, не будучи, как и отец, магом, но имея огромный талант к живописи, работала в Императорской типографии, где создавала иллюстрации для учебников магии. Мама писала и картины, на почве которых они с папой, собственно, и познакомились: он заказал у нее свой портрет. Впрочем, после переезда в поместье в Западном Приморье мама ни разу не достала свои краски и не написала больше ничего.

Наставник, еще живя у нас в поместье, говорил, что никаких ментальных нарушений у мамы нет. Она просто не хочет жить, а лишь существует безучастной ко всему телесной оболочкой. И ни один маг, травник или кто бы то ни было еще не в силах ей помочь вернуться из этого состояния.

Мастер Нол, который после моего поступления в школу вернулся в столицу, тоже иногда мне писал. В последнем своем письме он сообщал, что отправится ко мне домой, заберет маму, а Серафиме привезет

в помощницы ее внучку примерно моего возраста, которая приняла решение переехать поближе к бабушке. Мама вроде как не возражала, как и согласна была с тем, чтобы навестить меня на моем выпуском празднике, что радовало и давало надежду на то, что наши отношения потеплеют.

Сегодня я должна была получить сообщение, что мама и наставник выехали в мою школу, чтобы как раз успеть к церемонии получения дипломов. Но послания от мастера Нола не было, и что делать, я пока не понимала.

* * *

— Что это еще за новости? — я сжала в руке почтовый амулет, купленный мной сразу после получения диплома, и в третий раз повторила попытку связаться с наставником.

Праздник для меня оказался безвозвратно испорчен, потому что я была, наверное, единственной, кроме одноклассников-сирот, на чье торжество никто так и не пришел. К сожалению, я не знала никого поблизости от поместья или в столице, к кому можно было обратиться за помощью.

Я до последнего думала, что это просто какой-то сбой в почтовой магии. Что мама и мастер Нол все же приедут хоть и без письма, но места для моих гостей в зале торжеств, где директор Приморской магической школы вручал нам золотые заверенные императорской канцелярией свитки, знаменующие начало нашего пути, как «подмастерьев» магической науки, так и остались пусты.

Послание в руке никуда не исчезло, а образ мастера Нола будто покрылся дымкой. Я посмотрела на собранные сундуки в углу занимаемой мной в жилом доме для приезжих школьников комнате, и стремительно поднялась, понимая, что без помощи куратора, мастера Шинара Грома, мне просто не справиться.

* * *

— Что случилось, Тарина? — мастер Шинар перехватил меня прямо у своего кабинета — я думал, ты уже уехала домой.

— Нам говорили, что почтовая магия может давать сбои — сразу сообщила я — но тогда послание уйдет в «портальный карман» в пространстве, а отправится позже. У меня оно вообще не отправляется.

— Амулет исправен? — мастер был всегда лаконичен в выражении мыслей и не любил долгих хождений вокруг да около.

— Я проверила — кивнула я — и образ получателя в дымке, хотя я хорошо концентрируюсь. Возможно, я что-то делаю неправильно…

— Идем со мной — отрезал мужчина и завел меня в свой кабинет.

Следующие часы куратор куда-то направлял сообщения, даже вызвал директора школы, старшего мастера Йона Гория, с которым долго беседовал под заклинанием глушения звуков, пока я, нервно сжимая кружку с лавандовым отваром, сидела в дальнем углу его кабинета.

Когда оба мага одновременно получили очередное послание, директор Горий поменялся в лице, и я сразу поняла, что случилось что-то очень нехорошее.