Пути и судьбы

Сейранян Беник Мкртычевич

Микаэла не интересовал сад брата, он даже не подходил к нему. Зато Левон иногда помогал Арменаку, подвязывал ветви, подправлял ограду, сложенную из обломков штампованного железа.

А делом Аби было только разрушать, все разрушать. Чего он только не выдумывал, этот негодный мальчишка!

Норовистым жеребенком врывался он в сад брата, все вытаптывал, разрушал ограду, срывал проволоку, скреплявшую подпорки, и — улетал, как ветер: ищи его!..

Поздно, когда все уже спали, возвращался домой этот кот-ворюга, зарывался в постельное

тряпье и тут же засыпал.

Бедный Арменак! Ему оставалось только терпеть и прощать. Не раз, сдерживая обиду, молча восстанавливал он разрушенное Аби. Конечно, его следовало бы поколотить, но поди знай, что еще придумает в отместку этот сорванец, какую новую беду обрушит на твою голо ву. Чего доброго возьмет нож и покалечит деревца или вырвет их с корнями и выбросит через забор на улицу…

Только у Микаэла доходили руки до Аби. Он бил его крепко, безжалостно. Но, как ни странно, Арменак же и вырывал Аби из рук старшего брата, уговаривал его быть помилостивее.

А что пользы? Разве понимал и ценил это Аби?..

Однажды на рынке с ним стряслась большая беда. Он влез в лавку к персу, торговцу фруктами. Лавочник, заметив воришку, притворился спящим. А когда Аби с проворством кошки подобрался к ящику с унаби и протянул к ягодам дрожащую руку, перс неожиданно ударил по ней суковатой палкой. Ударил сильно, со всего размаху. Все тело мальчишки пронизала адская боль. Аби стремительно выскочил из лавки и бросился наутек, толкая и сбивая с ног встречных, топча наваленные на земле овощи и фрукты, расшвыривая ящики и мешки с продуктами… Ему казалось, что вот-вот его настигнут, схватят, забьют насмерть…

Но перс и не думал о погоне. Довольный своей жестокой проделкой, он только весело смеялся, глядя вслед убегавшему мальчику.

— Что, съел, собачий сын… я… — и он разразился площадной бранью по адресу изувеченного его дубиной ребенка.

Убежал Аби, унося свою искалеченную руку, но на этом его злоключения не кончились.

5

Впустую надрывалась старая Ази, доказывая, что кондитерская Саганова, где работал Левон, — для него «настоящий рай». Так ли это было на самом деле?

Правда, Саганов был не таким, как Хаджи Гинос, — человеком, потерявшим совесть и стыд еще во чреве матери. Он никогда не следил за тем, что мальчик ест, и даже сам нередко разрешал ему отнести домой подгоревшие печенья или булочки.

Теперь, когда Микаэл не работал, Левон оказался единственным кормильцем семьи. Он делал все, что мог, чтобы не остаться в долгу перед хозяином и заслужить его расположение. Безропотно работал он то в пекарне, то в самой кондитерской, а нередко с корзиною в руках, топча городские тротуары, сопровождал по магазинам молодую жену Саганова.

Невыносимый характер был у этой женщины. Нужно ей было что-нибудь купить или не нужно, она все равно заходила почти в каждую лавку. Но это еще можно было кое-как сносить. Страшнее было другое.

Жена

кондитера, Нигяр, была молода, так молода, что Левон, увидев ее впервые, подумал, что это хозяйская дочь. Была она красива и ходила, игриво покачивая пышными бедрами. Стоило ей войти в какой-нибудь магазин, как все в нем, начиная от хозяина и кончая последним подручным мальчишкой, выпяливали на нее глаза и вслед ей неслись всякие непристойности.

Нигяр притворялась, что не слышит, а Левон не знал, куда деваться от смущения.

Мальчик не мог не заметить, что после этих «комплиментов» походка его госпожи становилась еще более кокетливой, а на щеках выступал румянец. Она будто только затем и заходила в магазины, чтобы услышать эти словечки.

Кондитер был полной противоположностью своей жены. Этот сухощавый, скупой на слова старик, казалось, ничем в мире не интересовался и считал, что все в жизни лишь суета сует.

После смерти первой жены он долгие годы вдовел, а потом как-то вдруг женился на этой молодой вертихвостке.

Однажды утром хозяин подозвал Левона к себе и велел ему отнести домой свежую рыбу.

Нигяр не сразу отпустила его назад в лавку.

— Погоди, пойдешь со мной, — сказала она и, налив мальчику стакан чая, принялась торопливо одеваться.

Одевалась Нигяр в той же комнате, где сидел Левон. У мальчика чуть глаза ка лоб не вылезли — где уж тут было до чая! Его бросало то в холод, то в жар. Со стыда он готов был провалиться сквозь землю…

А хозяйка вертелась в это время перед большим овальным зеркалом, стоявшим на туалетном столике, уставленном флаконами и скляночками, и словно не замечала его присутствия.

Что-то у нее не ладилось, она сердилась и досадливо фыркала.

Левон сидел, не смея поднять глаз. Неожиданно он услышал свое имя и, не поверив ушам, вздрогнул.

— Кому я говорю? — недовольно повторила хозяйка. — Поди сюда, помоги мне застегнуть эту негодную штуку.

Левон принужден был подчиниться.

Полуобнаженная, выставив вперед грудь, Нигяр закинула руки за спину, пытаясь застегнуть бюстгальтер, но концы застежек не сходились.

— Уф, задыхаюсь… — страдальчески протянула она и, повернувшись к Левону спиной, подогнув колени, слегка присела: так-де ему легче будет справиться со своей задачей.

Левон подошел поближе. Пальцы его дрожали, и при всем старании ему никак не удавалось соединить концы застежек. Едва он прикасался к белому и эластичному, как крутое тесто, телу Нигяр, его смущение во сто крат усиливалось.

Но Нигяр ничуть не сердилась. Неловкость и неопытность Левона, казалось, нравились ей, и она весело смеялась.

— Не получается? Опять не получается?.. Какой ты неловкий… — упрекала она Левона и безудержно хохотала.

Ценой больших усилий Левон, наконец, выполнил каприз хозяйки, но твердо решил больше никогда не ступать ногой в этот дом. «Буду работать только в кондитерской и в пекарне…»