Пути неисповедимы (Воспоминания 1939-1955 гг.)
Шрифт:
Подъехали к Тройбургу. Я стал смотреть на перрон и в толпе вдруг увидел Верочку Бибикову. Она шла вдоль вагонов и смотрела во все окна. Я ее окликнул, она улыбнулась и стала подниматься к нам в вагон. Следующие три станции мы ехали уже вместе. Верочка смотрела на нас во все глаза, в которых мне виделись и восхищение, и испуг, и зависть. Втроем вышли покурить в тамбур. «Неужели вы бежите?» — «Да вот, как видите». — «Завидую вам, какие вы молодцы!» В побег мы взяли с собой «Золотого теленка» Ильфа и Петрова (не помню, как эта книга очутилась у нас). Но тут мы решили подарить ее Верочке, что и сделали, написав на первой странице слова, соответствующие обстановке и развертывающимся событиям.
Все это время про себя я думал, что, пригласив Верочку ехать с нами, я поступил, мягко говоря, нехорошо. Действительно, если сейчас попадемся, то полиция задержит и ее, ни в чем не замешанную и неповинную. Но, с другой стороны, ее компания, болтовня о родителях, гимназии уменьшала подозрения соседей, если таковые у них были. Все эти мысли кружили в голове. Особенно волнителен был переезд бывшей польско-немецкой границы — а вдруг здесь... Но поезд мчался все дальше и дальше, вот
ЧАСТЬ III
Глава I. ПАРТИЗАНЫ
Поезд умчался, а мы не спешили. Народу сошло довольно много, человек пятьдесят — суббота. Пока надевали плащи, оттаскивали чемоданы, народ дружной гурьбой пошел от станции по единственной дороге, уходящей в редкий лес. Наши ребята тоже чуть мешкали, чтобы остаться в самом хвосте толпы. Единственное, что нас смущало — это присутствие немецкого унтера, слезшего с поезда и устраивающего свои вещи на приехавшей за ним телеге с местным возницей. Чтобы еще потянуть время и пропустить немца вперед, Николай начал закуривать. Немец, видя наши объемистые чемоданы, нашу задержку, приличный вид и сигареты Николая, крикнул нам, предлагая подвезти. Мы, естественно, ответили отказом. Он предложил еще раз более настойчиво. Мы опять отказались. Тогда он махнул рукой, вскочил на телегу, и повозка загромыхала по булыжнику, обгоняя пешеходов. Внутри отлегло. Не спеша, мы тронулись за толпой, втягивающейся в лес. Уже вечерело.
Дальнейший наш план был таковым: идти за народом до того места, где дорога от станции выйдет на шоссе, проходившее в лесу вдоль железной дороги. Все сворачивали по шоссе налево к ближайшей и единственной здесь деревне. Мы же должны были повернуть направо, затем быстро, но не бегом, пройти участок шоссе до поворота, который скрывал бы нас от людей, идущих к деревне. После этого пройти еще 500 метров и только тогда уходить в лес с дороги. Мы так и поступили. Люди пошли налево в деревню, а Димка, Ванюшка и Васька повернули направо. Следуя за ними метрах в ста, мы также повернули направо, быстро прошли участок шоссе до поворота, прошли поворот, и лес скрыл нас от людей. Теперь надо пройти пятьсот метров, и тут я понял, что глупо это делать. Ведь в каждый момент может показаться автомашина с немцами. Куда мы идем? Ближайший населенный пункт, Рачки, довольно далеко. Надо сейчас же в лес, только в лес. Говорю это Николаю. Тот, конечно, соглашается. Надо дать знать ребятам, которые спокойно идут впереди. Кричать боимся. Кидаю камень — не помогает. Выдавливаю из себя какой-то писк, те оглядываются. Мы машем в сторону леса и сбегаем с невысокой насыпи дороги налево. Ребята тоже сбегают. Продираясь сквозь ветви, идем наискось дороги, сближаясь с ребятами. Тут же попадаем в небольшое болотце, и наши туфли мгновенно наполняются приятно холодящей влагой. Соединяемся с ребятами, на ходу объясняя в чем дело, выбираемся на какой-то островок, раскрываем чемоданы, скидываем туфли, надеваем сапоги, готовые рюкзаки; чемоданы топим в болоте.
А кругом тишина, и уже почти темно. В душе удивительное сочетание чувств: удачи, опасности, очарования от вечернего, притихшего леса, чего-то совершенно нового, чувство силы, бодрости и уверенности.
Идем по светящимся компасам. Совсем темно. Попадаем в густой ельник так, что двигаться совершенно невозможно. Садимся и светим фонариками по карте. Где-то тут должна быть речушка. Но идти невозможно. Решаем остановиться до утра. Ложимся на землю, тесно прижавшись друг к Другу. Чувство небывалого, нового не покидает. К утру задремал. Проснулись чуть свет. Кругом туман. Тронулись. Речушка оказалась рядом. Она маленькая, не более двух метров шириной, так что переправились без труда. Двинулись дальше. Стал накрапывать дождь, который затем пошел вперемежку со снегом. И тут были сбиты с толку различием карты и местности. Впереди лес стал редеть, и через редкие стволы сосен замаячили на возвышенности дома, сараи. Ударились от этого места к югу, и тут заметили, что по лесу идет человек в противоположном нашему направлении. Я к нему — кричу по-польски, чтоб остановился, а он ходу и скрылся в лесу. И вдруг сзади, по-видимому, в деревне, стали слышаться выстрелы и лай собак. Были ли мы этому причиной или нет — не знаю, но нас это здорово напугало. Кинулись бежать. В голове замелькали мысли, что вот, не успели и пройти немного, как уже влопались. Трезвый голос Николая остановил бегство: «Бежать нельзя, мы не знаем, где мы, куда бежим. Надо спрятаться и сидеть». Лес здесь был редкий. Большие сосны, кое-где голые кустики, и лес просматривался далеко. Но здесь, видно, недавно была выборочная рубка, бревна вывезли, а вот сучья валялись кучами. Мы забрались в одну из таких куч и стали наблюдать. В стороне деревни послышались еще несколько выстрелов, и все затихло. Мелкий дождь с мокрым снегом продолжали мочить все кругом. Мы долго полулежали, притаившись в куче сосновых ветвей. Закусили. Потом рассматривали карту, соображая что где. И вдруг Николай высказал такую мысль: «Слушайте, ребята, может быть, пока не поздно, нам вернуться? А?» Что это было? Предчувствие? О возвращении никто не помышлял, и все отказались. Кругом тихо капало с ветвей.
Я лежал и думал, что начался еще один этап моей жизни, начался опять резко. Правда, на этот раз перемену подготовил я сам, и это было особенно приятно. Много позже я понял, вернее почувствовал, что свобода — это реальная возможность самому поступать согласно
Мелкий дождь и мокрый снег к вечеру прекратились. Стало чуть темнеть. Весь день в лесу было тихо и спокойно — воскресение. Мы стали готовиться к выходу. Выяснилось, что сапоги Николая, намокнув, сселись и так стянули ноги, что он еле мог идти. Тронулись. Здесь инициативу взял Васька. По-видимому, у него был большой опыт в хождении по картам. Прошли немного к югу, подальше от напугавшей нас деревни, и скоро очутились на юго-западной опушке лесной полосы, шедшей с северо-запада на юго-восток. Солнце село, закат был чист, в воздухе заметно холодало. Нам было ясно, где мы находимся; теперь надо пересечь лесную полосу прямо на восток. Мы быстро двинулись и через полчаса были на противоположной опушке. Еще не совсем стемнело, и справа и слева были видны сараи и избы двух соседних деревень, между которыми лежало всхолмленное поле. По карте до массива Августовских лесов было километров пять или немного больше. Дожидаясь полной темноты, мы притаились в лощине. Николай натер ноги, и ему пришлось снять сапоги, что он мог сделать только с посторонней помощью. Он вновь обулся в городские туфли.
Стемнело совсем, и мы, выбирая низкие места, двинулись на восток. Небо расчистилось, загорелись яркие звезды, стало сильно подмораживать. Это было кстати, так как ноги не вязли в грязи на пашне. Сапоги звонко стучали по затвердевшей земле. Слева нас сопровождала Большая Медведица. Иногда сбоку проплывали силуэты сараев, а в одном месте мы прошли мимо хутора, где в окне виднелся слабый огонек. Но вот впереди стала обозначаться темная стена леса.
Мы вошли в довольно густые, рослые сосны. Между ними проходы, поляны. На сухой траве иней. Прошли немного вглубь и здесь решили отдохнуть, тем более, что впереди вдалеке слышался собачий лай. Я прошел немного вперед и увидел большую белую низину, за которой и слышался лай собаки. Направление ее голоса я постарался запомнить. Белая низина показалась мне замерзшим озером, но это был заболоченный луг, покрытый инеем и туманом. Я вернулся к ребятам, и мы, расстелив плащпалатки и прижавшись друг к другу, продрожали до рассвета. Встали, вышли к низине. Туман еще не сошел. Слева ее обрамлял лес, справа она уходила на юг, и лес там был довольно далеко.
На той стороне поляны прямо перед нами, метрах в трехстах, на опушке леса стоял домик, оштукатуренный и побеленный. Левее домика и слышалась ночью собака. Мы выбрали направление так, чтобы пройти низину много правее домика. Но низина постепенно стала переходить в топь, и нам волей-неволей пришлось забирать все левее и левее, так что мы вышли к самому домику. Прошли мимо, там, видно, все спали. Сзади нас тянулся след по траве с инеем. «Ничего, солнце все уничтожит», — подумал я. Домик стоял в тени первых деревьев большого леса. Мы двинулись в его глубину прямо на восток и сразу же, метрах в пятидесяти, ста от опушки наткнулись на высокие, добротные столбы, между которыми была туго натянута колючая проволока. Кругом тихо. Вдоль столбов снаружи шла тропинка. Я в шутку сказал, что раз наш азимут 90 градусов — лезем через проволоку. Пошли вдоль проволоки направо — налево лаяла собака. Вскоре проволока почти под острым углом ушла вместе с тропинкой налево. Мы также свернули налево, взяв направление на юго-восток, подальше от этого подозрительного места. Прошли мы немного, как вдруг сзади в направлении оставленной проволоки послышался яростный лай нескольких собак. Мы кинулись бежать, но лай не затихал. Выхватив из карманов рюкзаков нашатырный спирт, облили подошвы сапог и бросились прямо на юг. Затем смазали подошвы табаком и побежали на восток. Лай собак стал стихать. Что это было? Погоня? Так и не знаю. Позже выяснилось, что здесь были артиллерийские склады, и мы на них напоролись.
Судя по этому эпизоду, шли мы довольно наивно, и это странно для таких опытных людей, как Николай и Васька. Надо было уйти прямо на юг, а не переходить низину в направлении лая собаки.
Не сбавляя хода, мы неслись по лесу, единым махом перескочили шоссе Августов-Сувалки, еще кусок леса, затем железную дорогу, соединяющую эти два пункта и, только углубившись в лес к востоку от дороги, успокоились и пошли медленно. Испуг исчез, и его сменило чувство покоя и полной безопасности.
Было прекрасное весеннее утро. Солнце освещало зеленые верхушки елей и сосен, пронизывало косыми лучами чащу. Только теперь мы заметили, что в лесу все пело многоязычными птичьими голосами, пело на фоне какой-то удивительной тишины и смолистых запахов пробуждающегося от зимы леса. Опасности были позади, а впереди — десятки километров чащоб, непроходимых болот, впереди желанная цель, в достижении которой я наконец-то встал на прямую дорогу. А лес перекликался кукушками, пеночками, дроздами, и внутри меня все пело и ликовало. Это чистое, синее небо, освещенные солнцем вершины деревьев, голоса птиц и мое, так совпадающее со всем этим, настроение — все эти чувства и впечатления того утра свежи и по сей день. Действительно, миг красит жизнь!
Долго мы шли этой настоящей пущей — ни дорог, ни тропок. Пересекали иногда заросшие просеки, продирались через буреломы, обходили болота и болотца. Никаких признаков человека. К полудню стало даже жарко, и мы остановились на обед. Разожгли костер, вскипятили чаю — первая горячая пища после Кенигсберга. Отдохнув, тронулись дальше.
Еще раньше мы решили идти по лесу без дорог — на дорогах могут быть засады. Утром намечали дневной маршрут и прокладывали его на карте. Обычно это была ломаная линия, огибавшая озера, деревни. Каждый ее отрезок на карте измерялся, и километры переводились в пары шагов. Еще в Кенигсберге мы точно высчитали сколько пар шагов в ста метрах и тренировали себя, чтобы эта величина была постоянной. На каждом отрезке ставили азимут, то есть угол направления движения. Шли мы гуськом. Двое первых выбирали направление по компасу, проверяя друг Друга, трое остальных были чем-то вроде спидометров, отсчитывая пары шагов. Такая система позволяла знать в любой момент точку нашего нахождения. Кроме того, на пути дневного маршрута намечался пункт сбора на случай, если мы почему-либо потеряемся.