Пути-Пучи
Шрифт:
– Дурак! – сказала Дина. – Я ведь… Вот идиот!
– Хорошо, - покладисто согласился Саша. – Мы потом к этому вопросу вернемся. Тем более, что мужчины вроде меня, воины, охотники и все такое прочее, от предложений типа того, что я тебе сказал, не отказываются ни под каким видом. Так что в любое время обращайся – получишь чашечку кофе.
– Правда, что ли? – хехекнула Дина. Она уже явно примеряла на себя роль жены. Размерчик, кажется, подходил.
– Увы или "алас", как
Друзей у Саши Ендобы, насколько я понимаю, было не то что мало, их вообще не было. То есть теоретически они наличествовали, но где-то очень вдалеке, на периферии – во Владивостоке, Исфагане и Серпухове. И Дина, предупредив его, стала в одночасье его единственным и самым дражайшим другом.
Кроме, конечно, меня, но обо мне он тогда не очень подозревал.
– Я просто хочу тебе сказать, Диночка, что ты, уж, пожалуйста, на тусовку не приходи. У тебя бубонная инфлюэнца, родильный медиокстаз, перфорация девственной плевры или еще что-нибудь такое же, очень смертельное. Пожалуйста. А?
– Ладно, - ответила ему Дина польщенным голосом. – Не приду. Я согласна. Только без сахара и со сливками.
Вы понимаете? Я лично не понимаю. До меня не доходит, как это – его предупредили о грядущем покушении, ценой, может быть, собственной гибели предупредили, а он не внял. Не внял, потому что перед этим Адамов сыграл с ним в "орел или решку".
И ладно бы он верил в свое околобожественное призвание, так ведь и в это не верил. В удачу верил, в предчувствие, а предчувствие говорило ему, что ничего такого чрезмерно трагического с ним в этот день обязательно не случится. И поперся. Перед этим как боялся выйти из дому, просто стыд, как боялся, а тут поперся. Без страха и упрека. Уже, между прочим, предупрежденный, но ничего по этому поводу не сообразивший, просто пошел и все. В удачу верил, в предчувствие, а предчувствие говорило ему, что ничего трагического с ним в этот день ни при каких обстоятельствах не случится.
Правда, понервничал все-таки. Идти к Адамову ему было близко, он так и квартиру свою новую подбирал специально, чтобы не через весь город.
Дома, когда он метался от кухни к спальне и чуть не плакал, не зная, что предпринять, вдруг раздался звонок, только-только не вызвавший у Саши разрыв сердца.
– Алё?
Звонили из американского посольства, атташе по транспортным связям, некая Патни Пуччини. Саша очень удивился и еще раз сказал:
– Алё?
Раздался женский голос, глубокий, басистый, почти Шаляпин. Только с очень английским (или, может, американским, тут Саша не понимал) акцентом.
– Александр, уы?
– Алё! – сказал Саша. – Да в чем дело, в конце концов?
–
– А? Что?
– Когыда все начнёться, будьте, пожалуйста, добры, сконценьтрируйтэсь на бауле и попробуете его забрать с собой в собственность.
– Пи-пи-пи-пи-пи-пи…
Саша не очень детально разбирался в американских посольствах, но все же таки не настолько был олух, чтоб не понять – не бывает там такого атташе по транспортным связям, да и акцент был очень уж какой-то американский, как в еврейском анекдоте, который рассказывает выходец из Зимбабве. Плюнул, головой мотнул, но на всякий случай запомнил.
Он вышел загодя, сам сказал, и ходил по городу, все готовился, все слова подбирал для своей будущей речи (Это я так думаю, он мне про это не говорил, сказал только, что заранее вышел), как будто словами можно хоть чуть-чуть оттянуть собственное убийство.
Потом пришел.
Чуть к началу опоздав, как и планировал сделать, все уже собрались, и головами к нему дернули, когда вошел, и смокли, то ли испуганно, то ли угрожающе; грязная такая воцарилась надо всем тишина; торжествуя, высилась среди всех миниатюрная Бобик – ствола, правда, при ней не было, так стояла. Была там и Дина с видом испуганным, не послушалась, пришла, с трудом изображала презрение; Адамов пока отсутствовал.
Саша шмыгнул на свое место.
Ему было не просто страшно, а жутко страшно, однако он чувствовал, что сегодня смерть его не заденет, и чувству этому доверял.
Кто-то слегка прокашлялся рядом с ним и испуганно на него покосился; Саша в ответ подобострастно осклабился, тут же, впрочем, осклабку свою потушив и покорно съежившись – чувствовал он себя очень не очень.
Наконец, раскрылась дверь адамовского кабинета, из нее бодро выкатился он сам, в сопровождении двух помощников – ведьмы Ады и хакерствующего Витаса; те осмотрели присутствующих крайне агрессивными взглядами, а Сашу вроде как бы даже и не заметили. В правой руке Адамов держал свой знаменитый чемоданчик с Бумагами.
Баул!
– Ну, здравствуйте, - сказал он троном траурным, но чрезвычайно решительным. Был взволнован и восторжен одновременно, будто великий день для него. – Сегодня у нас очень важный день, потому начнем с ритуала. Положил чемоданчик на столик перед собой, долго в нем рылся, достал незначительного вида бумажку, что-то про себя прочитал там, бумажку спрятал и решительно воздел руки, начиная традиционную хренотень.
Читал он, как я понял из Сашиного рассказа, кусочек из иудейских бумаг, оттуда, где про Иисуса Христа, но читал по-своему, совсем непохоже, Иисус получался у него каким-то злодейским, а тот, который Бар-Равва, только что не герой. А Иуда именно иудой у него получался, потому что предал Бар-Равву. Саше все это очень не понравилось, со значением читал Адамов, да и на него гневно поглядывал.