Пути стражей
Шрифт:
Он силой заставил ее поднять лицо и вздрогнул в испуге. На него смотрела не Кейтлин, а Морриган. На лице ведьмы еще не высохли слезы, но полные губы кривились в насмешливой ухмылке.
– И почему вовсе не удивлен ты?
– она повела плечом, сбрасывая платье на пол.
– Быть может, потому, что давно уж понял то, что мне с начала самого понятно было?
– Н-нечего тут понимать, - Дайлен дернулся отодвинуться, но вдруг понял, что сам этого не хочет. Более того - вовсе не удивляется произошедшим с Кейтлин переменам.
– Мы с тобой уже все... это уже было. Мы ведь поняли, что...
–
– Обмануть можно Кейтлин или Морриган. Но себя ты не обманешь. А я - это ты, Дайлен. Любишь ты простушку деревенскую. Но нужна тебе не она. И знаешь это ты...
– Стой!
– поспешил выкрикнуть он прежде, чем полные губы ведьмы накрыли его уста, понимая, что упустив этот миг, он уже никогда не узнает того, что хотел.
– Пусть так. Пусть в любви к своей невесте я желаю Морриган. В конце концов, я - мужчина, и слаб. Но зачем ей я? Зачем она тогда предлагала мне себя? Ведь сама она этого не желала, я же видел! Тогда для чего...
Ведьма - либо часть его разума, воображавшая себя Морриган, отодвинулась. Желтые глаза сощурились - насмешливо и презрительно.
– Не так умен ты, как себя считал. Просто ведь все. Для чего обычно это делают?
Амелл хотел ответить, но не успел. Внезапно зыбкий мир вокруг начал смазываться больше, растягиваясь и истончаясь. Пропала комната, постель, на которой он сидел, и женщина напротив. На несколько мгновений пропало все. А после, во тьме, виски сдавило, а под горло подступила знакомая тошнота.
Длинный, тяжелый и муторный сон кончился. Дайлен вновь смотрел на мир глазами архидемона, и мир этот стремительно сменялся перед его взором целой вереницей пещер и гротов. Уртемиэль буйствовал, носясь под неведомым каменными сводами, где из каждой расщелины выглядывало по порождению тьмы, а то и по многу. Их было столько, что Дайлену сделалось по-настоящему страшно. На несколько мгновений показалось, что такую ораву не остановить даже десяти армиям, какой бы величины они ни были. Внезапно сильный порыв швырнул дракона на какой-то уступ. Страж
увидел длинную толпу тварей - они шли из бесконечности в бесконечность, и им не было числа. Архидемон взревел, разбрызгивая жидкое пламя и дым и вдруг...
Ощущение тревоги сильнее сдавило голову, да так, что Дайлен бы взвыл, будь теперь у него глотка. Дракон вскинул морду - и в его темных глазах отразился какой-то верх, на котором стоял...
Враг. Без сомнений, это был он, это был враг. Мелкий человечишка, щуплый и слабый, как и все прочие. Но было в нем что-то, что заставляло дракона испытывать немалую тревогу. Быть может, сверкавшее на голове пламя, зажженное, казалось, самим Создателем? Или неясные тени, обступавшие его со всех сторон?
Уртемиэль тяжело взмахнул крыльями и сорвался в стремительный полет. И человек будто бы ждал его. Они быстро сближались - человек и дракон. Они были врагами, и оба знали это. Как и то, что в этой схватке нужно победить - это было не осознанием, а инстинктом, древним, уходящим в века, века великого предательства и возвращения темных богов...
Зубы дракона кацнули с совершенной точностью, но врага на том месте уже не было. Миг спустя Дайлен почувствовал его на голове. Это было немыслимо - каким-то чудом человек успел угадать миг конечного сближения и вскочить на голову дракона раньше, чем тот - жамкнуть его челюстями.
Вспышка чудовищной боли пронзила тело дракона резко, как молния. Дайлен ощутил эту боль всем естеством, каждой малой мерой своего тела - ровно как и каждое порождение тьмы внизу. Боль ослепила, поглотив все чувства, без остатка, а когда способность видеть вернулась, архидемон с изумлением и яростью обнаружил, что вернулась она только к одному глазу. В бешенстве тряхнув всем телом в развороте, он сумел все-таки сбросить человека, сжимавшего меч одной рукой и потому не сумевшего удержаться. Последним, что видел Дайлен - видел нечетко, словно через заслонку на глазу - стремительно исчезавшего в пропасти огненноголового врага.
Дайлен вскинулся, очумело глядя перед собой во тьму широко открытыми глазами. Ужас от того, что пришлось узреть архидемону, стоял перед его мысленным взором так, как будто это было наяву - Амелл мог бы поклясться, что видел падавшего с огромной высоты Айдана Кусланда, в незнакомой ему светлой броне и окровавленным мечом в руках. И хотя все до того было ничем иным, как грезами, видения архидемона были реальны - об этом знал каждый Страж, укладываясь спать. Ощущение беды накрыло его с головой, и Дайлен даже не сразу понял, что сидит на полу рядом с кроватью, сверзившись вместе с простынями и одеялом. Камин в комнате не горел и, подобно как до того во сне, окно было открыто настежь. Машинально
шмыгнув текущим носом и пощупав горячий лоб, бывший маг ощутил ломоту во всем теле, вызванную то ли потреблением странного давешнего вина, то ли простудой. Содрогаясь и кацая зубами, Дайлен кое-как поднялся на трясущиеся ноги и, дотянувшись до висевшей на спинке кровати верхней одежды, натянул меховой плащ и шапку. Этого ему показалось недостаточным для того, чтобы согреться, поэтому, подняв с пола одеяло, он завернулся в него поверх плаща. Таща это на себе, и содрогаясь всем телом, Амелл кое-как добрался до открытого окна с намерением закрыть его. Но, почувствовав сильную дурноту, поднимавшуюся из утробы, оперся на подоконник, высунув голову и глотая морозный зимний воздух. Мир вокруг него пришел в движение внезапно, и Дайлен, слепо перегнувшись и взмахнув руками, кувыркнулся через низкий подоконник вниз головой, на далекие камни, коими была вымощена площадка перед рвом.
Утянутое одеяло зацепилось за что-то на стене, не видимое Стражем, и в последний миг ухватившегося за его край Дайлена с силой приложило о стену. Выпустив из вялых пальцев скользкую шерсть, Амелл проехался вниз по холодной каменной кладке, обрывая крепкие побеги укрывавшего ее плюща и, наконец, свалился прямо в сугроб, наметенный за весь прошлый день и ночь на довольно широком и длинном балконе, опоясывавшем часть дома, словно перевязь на парадном одеянии вельможи. Кое-как вытащив лицо, и отплевавшись от забившегося везде, куда только было можно, снега, Дайлен задрал голову. Узрев то, что и должен был увидеть - свисавшее из его окна двумя этажами выше, одеяло, и напрочь ободранный плющ на огромном участке стены, оказавшийся на зрелый взгляд не плющом, а побегами винной ягоды, что годами взращивались на стенах орлесианских домов для красоты, он застонал. Потом, переваливаясь в сугробе, кое-как добрался до перил, благоразумно держась от них подальше, тем более, что, изгнанная испугом, дурнота уже возвращалась в его многострадальное тело. Земля за перилами оказалась довольно близко, но сама