Путы любви
Шрифт:
– А мне с ним будет гораздо спокойнее, и тебе тоже.
Дара посмотрела на Лаоклейна:
– Но ты ведь не ждешь опасности от господина Бейлфора?
– Нет, скорее от его жены. – Ему не хотелось обсуждать этот вопрос. Сейчас ему было о чем подумать.
Он поднял руку к ее волосам и погрузил пальцы в их шелк. Дара не могла сдержать волнения. Его руки опустились ей на спину, он прижимал ее к себе так сильно, что в какой-то момент она не смогла вздохнуть.
– Я думал, что потерял тебя навсегда, дорогая. – При этих словах глаза ее наполнились слезами, но она моргнула, и слезы
Ее губы были мягкими, теплыми и сладкими. Он с трудом расстегнул крючки у нее на платье. Оно распахнулось, и он снял платье с ее плеч. Он нежно коснулся ее груди. Тая от блаженства, она ответила на его прикосновение. Лаоклейн поднял ее и положил на кровать. Через мгновение сквозь опушенные ресницы она увидела, как он подошел к ней.
Когда наступил рассвет, они все еще спали. Лаоклейн поднялся первым и тихо оделся. Он долго стоял у кровати, глядя на умиротворенное лицо Дары. Он редко видел ее такой спокойной, и его волновало, что он не может обеспечить ей покой. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, она встрепенулась во сне, произнесла его имя, но не проснулась. Он почувствовал прилив нежности: даже во сне она думала о нем, а не об оставшейся позади печали или предстоящей опасности.
Когда, наконец, Дара открыла свои сонные глаза, на столе уже был завтрак: много каши, хлеб и мед.
Лаоклейн стоял у открытого окна, спиной к ней. Услышав, что она встает, он повернулся. Сначала она чувствовала себя неуверенно, но потом встала, чтобы взять одежду. Изящные движения соблазнили Лаоклейна, но он стоял, не двигаясь, когда она встряхнула платье и положила его на кровать. Она стала надевать рубашку и подняла руки над головой. Грудь ее красиво выгнулась, и он отошел от окна.
Она опустила тонкую рубашку вниз и расправила ее. В этот момент ее внимание привлек Лаоклейн, он подходил к ней. Когда он шел по комнате, она ждала его, чувствуя, как учащается ее пульс.
Руками он накрыл ее едва прикрытую грудь и наклонился поцеловать ее. Это прикосновение зажгло в ней огонь. Но шум за дверью напомнил им, что они не одни, и нехотя Лаоклейн отпустил Дару. Ей тоже не хотелось отпускать его.
День начался благоприятно. Небо прояснилось, стало теплее. Дара ожидала, что ей будет трудно встретиться с людьми Лаоклейна после того, как она пренебрегла защитой своего брата и разделила постель с Лаоклейном. Нo этого не случилось. Не было никаких взглядов украдкой, никаких намеков. Мужчины по-дружески приветствовали ее и относились к ней, как если бы она была по-настоящему графиней Атдаир и Галлхиел.
Они отправились дальше в путь. Вересковые пустоши были позади. Впереди были красивейшие горы. Всадники ехали по открытой дороге, им редко встречались другие путешественники, никто не останавливал их. Те же, кого они встречали по дороге, были, по большей части, честные горожане, интересовавшиеся только своим делом; если же встречались другие, то они тоже не представляли угрозы для людей Лаоклейна.
В окрестностях одного небольшого городка они проехали мимо церкви, покоящейся на тяжелом фундаменте, с высокими колоннами, сводчатой крышей и почти без украшений. Дара в раздумье посмотрела на нее.
– В твоих горах есть церковь?
Лаоклейн
– Мы, возможно, варвары, но не язычники.
– Я никогда не видела священника в Атдаире.
Его глаза сузились, и он сказал:
– Молиться можно и без священников.
– Странное рассуждение.
Он опроверг ее заявление:
– Священники развращены, они живут за счет бедных и становятся богаче на землях, которые забрали у честных людей. Они владеют самыми лучшими полями, учат своих незаконных отпрысков за счет своих прихожан.
Дара заволновалась:
– Я не оспариваю того, что священники небезгрешны. Мы должны поклоняться тому, что они несут нам от Бога.
– Но Рим придерживается другой точки зрения! Мы должны верить, что папа незыблем, а его эмиссары непогрешимы. Только дурак поверит в это!
Дара крепче натянула поводья. Ее серой кобыле это не понравилось. Дара отпустила поводья и вспылила:
– Может быть, я и дура, но мою душу не прокляли за изнасилование и убийство!
– Если я заслужил проклятие, миледи, то ни один скулящий священник не спасет меня!
Они замолчали.
Многочисленные ручейки предупреждали, что поблизости река Клайд. Лошади смело преодолевали эти узкие серебристые ручейки. Природа вокруг была замечательная, даже под мертвым покровом зимы. Деревни, которые они проезжали, были аккуратно огорожены, поля ждали весну. Вокруг было много садов. Вдалеке показался замок Ботвел. Он был похож на гордого и уверенного в себе пограничника. Река Клайд, огибая его широко раскинувшиеся сады, бронзой блестела на полуденном солнце.
Дара посмотрела на замок, понимая, что в этой крепости находится один из самых ненавистных врагов Англии – Хепбурн, граф Ботвел.
Они пересекли реку по мосту Ботвел, его старые каменные арки свисали над спокойными водами. Темнота опустилась на них, когда они переезжали через другую реку – Форт. Поднимался ветер. Солнце спряталось. Дара поплотнее натянула накидку. Это ее движение не ускользнуло от Лаоклейна. В следующей маленькой деревушке они нашли приют.
В темноте Дара лежала рядом с Лаоклейном. Ее тело все еще ныло от страсти, которую возбудил и удовлетворил Лаоклейн. Она хотела знать, поймет ли она его когда-нибудь. Ей казалось это маловероятным. Прошлое, его прошлое сделало его таким, каким он был, но она никогда не поймет его прошлого. Она может начать и продолжать жизнь с ним, таким, каков он сейчас, не размышляя над тем, каким он когда-то был или, может быть, станет. Так и должно быть. Сейчас, чувствуя властное тепло его руки на своем бедре и его мускулистое тело рядом с собой, она была довольна.
Погода поменялась так же быстро, как и окружающий всадников пейзаж. Под хмурым небом они все реже и реже встречали деревни и города; дороги, соединяющие их, стали значительно хуже. А всего хуже стала каменистая гряда, идти по которой оказалось просто опасно. Кобыла Дары захромала.
Лаоклейн осмотрел сломавшуюся подкову и выпрямился.
– На лошади лучше не ездить, день или два. – Он посмотрел на Дару, крепко державшую голову кобылы. – Ты поедешь со мной, сзади. – Он оглянулся на своих людей. – Криф!