ПВТ. Лут

Ульяничева Евгения

Тот хмуро сидел на краешке неразобранной койки, зажав худыми коленями дикту. Смотрел в пространство.

— Эй?

Выпь будто не услышал. Остановившийся взгляд его тревожил Медяну не на шутку.

— Эй, на палубе!

Выпь дернул плечом.

— Медяна?

— Она самая, друг, — девушка подсела близко.

Без шейных колец глядеть было даже непривычно. Рыжая осторожно тронула голую шею, и Выпь отшатнулся.

— Да ты чего?!

Выпь сгорбился, уткнул локти в колени, ладонями обхватил затылок.

—

Понимаешь, я не могу его оставить, — сказал шершавым голосом, — не могу, не хочу, но должен.

Медяна пытливо заглянула ему в лицо. Отросшие волосы падали на загорелый лоб, почти скрывали глаза. Давно пора было привести в порядок эту гриву, но у Медяны все руки не доходили, а самому пастуху было плевать.

— Послушай, — Медяна осторожно отвела пряди от лица, мягко развернула к себе, — что произошло там на самом деле?

— Я был в Зале Летописей. И я должен уйти.

— Ну, так и скажи.

— Он поверит, думаешь? Нет, не простит, не поймет. Я искал его, нашел и бросаю. Я так не хочу... Я так боюсь ему повредить.

Медяна покачала головой. Определенно было что-то нездоровое в этой взаимоповязанности.

Больное и грустное.

— Послушай, — она положила ладонь на жесткое бедро, — тебе не обязательно действовать наобум. Куда спеш...

— Нет, — отрывисто бросил Выпь.

Вскочил, сбрасывая ее руку, едва ли вообще осознав прикосновение.

Заходил по тесной каюте. Длинный, сутуловатый, с широкими плечами и лохматой головой, он походил на большого зверя в тесной клетке.

— Понимаешь, слова, слова важны. Имена. Есть имена и Имена. Если отобрать Имя, то живое сделается мертвым. Если дать Имя — мертвое обернется живым.

Медяна поджала ноги. А может, он рехнулся? Все они рехнулись на этой корабелле, пожирательнице трупов, все сумасшедшие, начиная зеленоглазым русым и кончая самой Медяной. Каждый бьется в стеклянном коконе собственного Лута, а пытаясь пробиться к другому, получает осколками по глазам.

Девушка вскочила, налетела на Выпь останавливая его безостановочное движение. Решительно закинула руки на шею и властно поцеловала.

Он не отстранился. Сначала застыл, потом отозвался на поцелуй, сильные руки скользнули вдоль спины Медяны, огладили и сжали ягодицы. Она вздрогнула от легкого, но жадного укуса, слегка отклонилась, рассматривая близкое лицо Второго. Запавшие глаза горели медным золотом.

— Тебе надо отдохнуть, — прошептала рыжая, осторожно, самым кончиком языка касаясь жестких, обветренных губ Второго. — Выспаться. Потом все решишь.

— Ага, — отозвался Выпь.

Подтолкнул к узкой койке, сдернул покрывало. Заломил девушке руки, опрокинул на простыни и навалился сверху.

***

В ту ночь она уснула быстро и спала крепко, словно в колыбели. Корабелла мягко качала ее, убаюкивала. Она смутно почувствовала, как Выпь поднялся и ушел от нее.

Значит,

принял решение.

Хлопнула дверь, и Медяна привольно вытянулась на койке, чтобы тут же уснуть.

***

Волоха после всего как упал, так и отрубился. Очнулся в глухую пору, в пору Трех Быков, от легкой тяжести на груди.

Приоткрыл глаза. Еремия не двигалась. Молчала и висела на месте. Такое вот не-движение в Луте требовало больше сил и сноровки, чем самый полный ход. Она не говорила ему о вынужденной остановке, и он сам об этом не просил. Так...

Почему же...

Юга сидел на нем, как кошмар, и скалился. Узкие ладони его плотно прижимались к груди Волохи, словно брали в сачок сердце. Волосы уходили в потолок, никли к корабелле.

Теперь кукла танцевала кукловода. Как давно?

— Утречко, капитан-капитан.

— Ере...

Третий впился ему в рот. Выдохнул, вытянул поцелуй, оторвался, запрокидываясь, и Волоха неожиданно ярко увидел, как по гладкому горлу прошла судорога — будто Третий заглотнул змею. Юга конвульсивно дернулся, соскочил с капитана, и через миг его уже не было в каюте, только хлопнула дверь.

Волоха, спотыкаясь в темноте, выбрался на палубу в чем был — штанах и майке.

Бил ветер, гулял ветер, одна из шлюпок коромысла стояла торчком, готовая к отплытию. В вихрях вспыхивали глаза далеких Хомов. Еремия висела, застыв стрекозой в капле смолы, а кроме них троих никого больше на палубе не было.

Еремия слушалась Третьего.

— Не злитесь, капитан! — Юга улыбался, лицо его во вспышках белого казалось чужим, глаза втягивали, точно полыньи. — Но Второй, Третий и истинные под одной арфой — слишком жирный кусок, вы подавитесь. Медянку с оларом мы вам оставляем, будет у вас своя кошка на корабелле.

— С нами вы в большей безопасности, чем без нас!

— Ошибка, капитан.

Волоха прижался спиной к теплому флагу. Удержать? Бред. Еремия его не слышала и не видела, опоенная властью Третьего. Или Второго?

— Мы еще увидимся. И скоро.

— Не сомневайтесь. Целуйте за меня проклятого цыгана, — Юга послал ему воздушный поцелуй, ужаливший губы точно пчела.

И в этот момент на палубу выскочил сам Дятел. Страшный, полуголый, с бьющимися на ветру черными космами, с револьверами.

Он увидел прижавшегося к флагу бледного Волоху, увидел отступающих к шлюпке парней. Он понял все так, как должен был понять. По-звериному осклабился, вскинул руку.

— Нет! — рявкнул русый, но крик его на лету заглотнула метель, а Выпь крутанулся, как в витке вальса уводя Юга.

Толкнул его в полость шлюпки.

Сам пристально глянул на капитана и молча скользнул следом за другом.

Другом. Между Рыбой Рыб, безбрежной властью Истинного Гласа и свитой корабелл он выбрал темноволосого, раскаленной ночью прошитого Третьего.