Пьяная Россия. Том второй

Кременская Элеонора

– И еще, с вашим приездом, что-то переменилось в воздухе, – ворчливо заметила она, – будто напряглось.

– Что же это? – отвлекаясь на келейницу угрюмо метнувшую перед ним чашку с чаем, с усилием спросил Ростислав.

– Кончилась моя счастливая жизнь, – вздохнула настоятельница, – ошибку я допустила, пригласив вас, а всему виной, ты!

Протянула она руку к Шабашкину.

Мать Леонида страстно ненавидела чужих людей, наезжающих изредка в монастырь. В ужасное настроение ее приводили и паломники. Рискующие попроситься пожить в монастыре,

натыкались на гостиницу, где служили самые преданные настоятельнице монашки. Сутки проживания в номерах монастырской гостиницы отпугивали космическими ценами. Потоптавшись у стойки неподкупной администраторши в рясе, паломники вынуждены были ретироваться в городскую гостиницу, где цены на номера были в два раза дешевле монастырских.

Таким образом, мать Леонида избавлялась от лишних глаз и лишних ушей, отпадала необходимость постоянно носить маску показного благочестия, и ее не волновало при этом, что нарушены русские традиции, когда испокон веку любой страждущий мог найти приют в монастыре только потому, что монашество просто обязано проявлять милосердие.

– Тебя в этой бригаде строителей ведь не должно было быть?

– Не должно! – согласился Шабашкин, вспоминая, как скоро его взяли в бригаду Тарасыча.

– Так, почему же ты оказался с ними? – вопросила настоятельница, высоко подняв брови.

– Слушайте, – взорвался Шабашкин, – мне эти шарады ни к чему, говорите прямо или я уйду!

– Прямо говорить? – задумалась настоятельница и, схватив с тарелки медовое пирожное, жадно принялась есть.

Шабашкин глядел, открыв рот. Келейница из столовой исчезла. Впрочем, перед Ростиславом поставила все-таки на стол не тарелку с пирожным, но с поджаренными баранками. Шабашкин ни одну не взял, не прикоснулся и к чаю, ему показалось, что келейница в его чашку плюнула.

Прикончив пирожное, настоятельница взяла беленькие салфеточки, лежавшие аккуратной стопкой возле ее локтя. Тщательно вытерла рот и Ростислав впервые обратил внимание на ее холеные белые руки.

– Пойми, – проговорила настоятельница, запивая пирожное чаем, – я тебе добра желаю. Отрекись от Сатаны, перекрестись заново, возьми себе крестильное имя, ну, скажем, Иов, в честь Иова многострадального и мы тебя отведем на покаяние в скит.

– Куда отведете? – не понял, Шабашкин.

– В скит! – подтвердила настоятельница. – У нас есть, неподалеку, закрытый монастырь, кстати, мужской, там все равно, что в скиту будешь!

– А причем, здесь, Сатана? – удивился Шабашкин.

– Ты думаешь я не вижу, как твоя недостойная бабка, ведьмачка, охраняет тебя с того света? – рассердилась монахиня.

– Чудеса! – покрутил головой Шабашкин. – Бабушка моя действительно ворожила, но она помогала людям, исцеляла!

– Сказочки про белого бычка, – скорчила насмешливую гримасу, его собеседница, – известное дело, с одного человека переводила болезни на другого!

На что Шабашкин не нашел что сказать, информации у него не было.

– Так отречешься от Сатаны? – строго вопросила настоятельница.

– А

зачем отрекаться от того, кто о тебе не имеет ни малейшего понятия? – вопросом на вопрос, ответил Шабашкин.

– Как это? – не поняла она.

– Не служу я ему! – пояснил Ростислав. – И он ко мне никогда не обращался.

– Зато твоя бабка служит! – взвизгнула настоятельница и ударила кулаком по столу.

Шабашкин встал из-за стола и, не сводя с нее глаз, попятился к входной двери.

– Я лучше пойду, а вы оставайтесь, – пробормотал он и, выдавив двери спиной, вывалился на улицу, на прохладный воздух.

– Так, я тебе советую, отрекись! – крикнула ему вслед, мать Леонида и позвала келейницу. – Мать Варфоломея!

– Тут я! – немедленно отозвалась из темной кухни, прислужница.

– Налей-ка настоечки и сама со мной посиди!

– Это которой настойки налить, матушка? – встрепенулась келейница.

– Вишневой, уж больно вишня удалась в этом году! Мерские, сколько нам всего надарили.

– Яблок намедни, мерские, целых три мешка притаранили, – радостно закудахтала келейница, – картошки, свеклушки, моркошки натащили, отборной! Мешков двадцать!

– Так и быть, – прищелкнула пальцами, настоятельница, – запиши дарителей в святцы, а Ростислава Шабашкина вычеркни! Впрочем, вычеркни и его товарищей!

– Будет исполнено! – расплылась у елейной улыбочке, келейница.

– И убери посуду за этим нечестивым! – велела мать Леонида, брезгливо показывая пальцем на чашку Шабашкина.

– Сию минуточку, матушка, – с поклоном ринулась исполнять, приказание, келейница.

Наваждение

– Почему дьяволы нападают во сне? – спросил Сашок у отца Павла.

– Человек расслаблен, когда спит, он не защищен, – пояснил отец Павел.

– Что же делать? – заныл Сашок. – Мы теперь будем бояться уснуть!

– Вот и хорошо! – обрадовался отец Павел. – Поможете иеромонахам по ночам монастырь сторожить!

– Но мы долго не протянем!

– Вы ничего серьезного не видели! – возразил отец Павел.

– Но можем увидеть, да? – истерил Сашок.

– Не знаю, – развел руками, отец Павел.

– Драпать надо! – мрачно высказался Тарасыч. – Но аванс взяли!

– Быстренько отстроим и делу конец! – решил Ленчик.

– Точно. День и ночь будем ремонтировать бараки! – решил Шабашкин.

– С нами крестная сила! – перекрестился Николай Угодников.

Отец Павел промолчал, наблюдая невиданный подъем духа у обыкновенных строителей.

Они разделились. В двухэтажных домах имелось двадцать комнат. Десять, на первом этаже, десять на втором. И еще, строителям предстояло отремонтировать второй, точно такой же барак.

– Куда вам столько? – негодовал Сашок.

– Монастырю предстоит расширяться, – произнес отец Павел.

– Еще монашек наберете? – полюбопытствовал Сашок.

– У нас откроют сиротский приют, мы возьмем на воспитание девочек.