Пьяная вишня
Шрифт:
– Антон? – позвала я.
– Я скоро, зая, – раздался его приглушенный голос и звук льющейся воды. – Не скучай.
«В ванной, – подумала я и пожала плечами. – Н-да, парень без комплексов».
И отправилась дальше. В конце коридора оказалась гостиная, смежная с еще одной комнатой. Я устроилась на скрипучем диване и огляделась. Напротив находилась стандартная стенка, модная в 70—80-х годах. Она состояла из серванта, книжного шкафа и пенала. Посуда оказалась обычной, несколько расписных вееров были раскрыты за сервизом. На верхней полке находился портрет какой-то суровой женщины лет шестидесяти. Она чем-то неуловимо напоминала Антона, и я решила,
Я направилась туда. Один угол был полностью занят каким-то барахлом, включая сломанный велосипед, удочки и банки с засохшей краской, в другом стоял белый пластиковый диван. Возле него я заметила на полу кучу пустых пивных банок и бутылок. На диване валялись женские трусики-стринги. Я усмехнулась, увидев их. Вывод напрашивался сам собой.
«Одинокий мужчина, – подумала я. – Что в этом удивительного?»
– Зая, ты где? – услышала я голос Антона и вернулась в комнату.
Он стоял в гостиной с чашками в руках. Я подошла и взяла с полки серванта чайник и сахарницу.
– Решил парадную посуду достать? – не смогла я сдержать ехидного тона.
– Ну зачем ты, лапуля? – обиделся Антон и пошел в кухню. – Я ведь от всей души! Я уже и стол накрыл.
– Даже так? – спросила я. – Ну и молодец!
– Я у тебя молодец! – хвастливо подтвердил он.
Когда мы пришли на кухню, я действительно увидела накрытый стол. Посередине высилась бутылка дешевой водки, открытый пакет апельсинового сока, стояли тарелочки с нарезанной колбасой, сыром и хлебом. Тут же Антон поставил банку маринованных огурцов.
– Потом чай попьем, – сообщил он, ставя чашки на разделочный столик возле плиты. – Я уже заварил зеленый, очень хороший. Из Пекина привез весной, мы там на гастролях были. Давай, садись скорее!
Я опустилась на стул, чувствуя отчего-то смущение. Набор на столе меня не привлекал. Водку я вообще пила только в крайних случаях. А если и пила, то предпочитала закусывать чем-нибудь более существенным, нежели бутерброды с колбасой и сыром.
– Погода-то разошлась, – заметил в этот момент Антон, разливая водку в стопки. – Придется тебе у меня заночевать, – хихикнул он.
Я посмотрела в залитое дождем окно, но промолчала.
– А у меня хорошо, – продолжил Антон. – И потом, места много. Не хочешь со мной лечь, можешь в другой комнате – на выбор. А дочкам твоим позвоним, предупредим.
Он поднял стопку с водкой.
– Давай, Оленька, за твой приход ко мне и в мою жизнь, –
Я выпила и поморщилась от резкого вкуса дешевого спирта.
– Эта квартира мне от отца досталась, – сказал Антон, сооружая бутерброд из сыра, колбасы, майонеза и половинки маринованного огурца. – Он раньше жил на Кропоткинской в доме XIX века в большой однокомнатной квартире с пятиметровыми потолками. Потом дом стали расселять, но он не соглашался на предлагаемые варианты. Наконец ему, одному из последних оставшихся в доме, предложили вот эту. И он согласился, все-таки трешка, хоть и в новом районе. Тогда, представь, «Пражская» еще была новым районом, метро даже не было, – хихикнул он и вновь налил.
– Куда ты так торопишься? – недовольно заметила я.
– Между первой и второй перерывчик небольшой, – захихикал он и опрокинул водку в рот. – Я ведь сейчас типа на отдыхе. Ты не представляешь, что такое работа профессионального музыканта!
– А что в ней такого трудного? – спросила я. – Это ведь не на заводе с утра до вечера и каждый день.
Антон даже жевать перестал и уставился на меня блестящими, ненормально расширившимися глазами.
– Ты и правда не понимаешь?! – после паузы трагическим тоном, достойным отца Гамлета, спросил он.
– Нет, Антон, не понимаю. Но незачем так волноваться.
– Да ты представляешь, сколько энергии я трачу на выступлении?! А репетиции! А гастроли! А вынужденная работа в двух оркестрах, и это бесконечное лавирование, потому что бывает так, что в обоих оркестрах нужно выступать в одно и то же время и приходится искать замену и придумывать правдоподобную причину для инспектора.
Антон плеснул водки и залпом проглотил ее. Потом вскочил и быстро заходил по небольшому пространству кухни.
– Но зачем работать в двух оркестрах? – пожала я плечами, следя за ним взглядом.
Он сразу остановился и посмотрел на меня, как на законченную идиотку. И снова налил. Выпив, сел за стол и ссутулился. Мне стало жаль его, таким он выглядел уставшим и погрустневшим.
– Понимаешь ли, Оленька, официальная зарплата такова, что приходится не только работать в двух оркестрах, но и соглашаться на все халтуры, которые предлагают.
– Но ведь ты солист, первый гобой, – удивленно заметила я.
– И что? – усмехнулся он. – Озвучить мою ставку?
Он назвал цифру, действительно очень скромную.
– Так что с таким ритмом работы ни о каком вдохновении речи быть не может. Крайне редко удается поймать нужную волну и почувствовать себя наравне с богом. Иногда, конечно, я засаживаю с прежней мощью, даже коллеги удивляются, – улыбнулся он.
Его лицо приобрело хвастливое выражение. Антон глянул на меня с гордостью и сказал, что пригласит на ближайшую программу и будет играть только для меня. Он закурил и вновь налил водку. Я уже с испугом смотрела, как он пьет ее. Бутылка была практически пуста. Но Антон все еще выглядел трезвым. Только его глаза ненормально блестели.
– А гастроли часто бывают? – спросила я, видя, что он молчит и неподвижно смотрит в стол.
– Когда как, – очнулся он и поднял глаза. – И только так мы и зарабатываем что-нибудь. Но приходится на всем, буквально на всем экономить. Мы и продукты, всякие там пакетики с супами, палки копченой колбасы, сыр стараемся провезти с собой. И спирт в пластиковых бутылках, типа это вода, – хихикнул он. – Ох, уж эти мне жопочасы!
– Что? – удивилась я и поморщилась.
– Это мы так называем, если на автобусах по Европе катаемся, – пояснил Антон.