Пьяные бывают резвыми, а трезвые пьяными

Чистополов Владимир

А дед Макар, как дальний родственник невесты, тоже в гости припожаловал. Аккордеон старый притаранил. Косоворотку, расшитую красными нитками, надел. Штаны белые. Красавец, одним словом. Мало ли, что седьмой десяток разменял, зато лихой огурец.

За столом дедушка усердствовал, особо налегая на гороховую кашу, которую по деревенскому обычаю на стол выставили, хотя ее никто не ел. Зубов то у него почти не было, твердые закуски одолеть трудно, а распаренный горох мягкий, жевать не надо. В итоге, натрескавшись каши и выпив водочки, решил неугомонный дед потешить гостей задорной пляской.

Взял аккордеон, вышел туда, где

девчонки с парнями под магнитофон танцевали, и пару раз растянув меха своей «консерватории», попросил тишины. Музыка стихла. Все с интересом смотрели на лихого старикана, который заиграл плясовую и начал ногами кренделя выделывать. Бойко так заплясал. Гости в ладоши хлопают, а он рад стараться. И так, и этак выворачивает ногами разные кренделя. Перед заезжими девчатами мелким бесом рассыпается. Но, когда решил вприсядку всем на удивление пройтись, случилась неприятность. То ли каша тут злую роль сыграла, которой он, пожадничав, много съел. То ли, просто немолодой выпивший организм взбыкнул от чрезмерного усердия или аккордеон слишком тяжелым оказался. А только получился натуральный конфуз. На фоне праздничных белых штанов обмишулился дед. Понятное дело, по помещению отвратительный дух пошел, который, особенно на свадьбе, совсем неуместен.

Почуяв неприятности, дед, бросив инструмент на лавку, с каменным лицом, выпрямив спину сухостойным поленом, нервной походкой покинул свадебное мероприятие и, оказавшись на улице, дал стрекача вдоль по улице в направлении своей избы.

Дома он, поскидав с себя поганую одежду, кинулся в баню, истопленную накануне и, шепча бранные слова, тщательно обмылся теплой водой. Как натурально аккуратный человек, чистое исподнее белье надел. Налил в таз воды и решил штаны постирать. Схватил он, значит, этот таз с постирушками и понес во двор. Резко наклонившись, поставил тяжелый таз на табуретку. И тут опять, извините за выражение, наделал в чистое белое исподнее белье. И очень расстроился от этого. Заплакал даже. Потому, что на свадьбу теперь точно уже не попасть. Одежки то чистой больше нет. И примета такая есть – Бог троицу любит. Можно вконец осрамиться так, что и аккордеон не поможет. А какие на свадьбе приезжие студентки симпатичные, веселые. И какую там наварили поганую гороховую кашу. Тьфу, да и только!

Гусары любят мыться в бане

Славик был сильно раздосадован. Он никогда не думал, что баня может огорчить.

В пятницу, как обычно, созвонившись с приятелями, закатились втроем в общественную баню. Персональными вениками обзавелись. Напитков разных с собой прихватили, все как положено.

Парились душевно, не спеша, с удовольствием. В перерыве, завернувшись в простыни, вальяжно расположившись на скамьях, по маленькой рюмочке пропустили, пивка попили с вяленой рыбкой. Рыба же посуху не ходит. В общем, долгий, отработанный и увлекательный процесс снятия усталости и стресса после трудовой недели, тремя молодыми, полными сил особями мужского пола.

Баня – это же благодать небесная, опущенная на нашу грешную землю. Тут не только грязь с туловища смывают, но и душу тешат, которая под березовым веником размягчается и светлеет.

В парной, где плеснули на каменку пивом, пахнет ржаным хлебом. Белесый туман, растекаясь меж банных полок, привносит божественную истому и навевает неясные видения. Словно тени многовекового прошлого тихо плывут над, разомлевшими от благодатного

тепла и популярных напитков, грешными телами любителей бренных радостей.

– Вот так три века назад парились в бане гусары Дениса Давыдова, – думал Славик, переворачиваясь с боку на бок под веником старательного приятеля, – а потом они в предбаннике пили пунш, завернувшись в доломаны.

Выйдя из парной, он занырнул под струю холодного душа:

– Хотелось бы побыть гусаром, – размышлял Славик, намыливая голову шампунем, – красиво жили мужики. Пиры, сражения, красавицы на выбор, полные карманы денег. Шампанское из горлышка трескали. Лепота!

Внезапно рядом с ним возник плюгавый, небритый мужичонка с перекошенной паскудной физиономией. Он был одет в цветастый клеенчатый фартук на голое тело.

Противным голосом проскрипел:

– Зачем в душ залез, лишенец, вон пошел, я тут моюсь, видишь, мыло и мочалка на лавке лежат.

И ухватив двумя пальцами Славика за причинное место, дернул.

Очумевший от произошедшего мечтатель, выдав длинную руладу, с намыленной головой, плохо видя и соображая, как гусар в атаку, кинулся на обидчика.

Но тот оказался чрезвычайно проворным и, поднырнув под руку нападавшего, улепетнул в соседнее помещение. С боевым рёвом, скликая собутыльников, несостоявшийся гусар бросился вдогонку за обидчиком, но споткнулся о стоявший на полу таз, и растянулся на грязном банном полу.

Столько бранных слов стены бани не слышали со времен создания. Подбежавшие приятели подняли бедолагу и вместе они пытались догнать обидчика в фартуке. Но не нашли его, хотя даже на улицу выскочили сгоряча, вызвав неудовольствие представителя администрации этого богоугодного заведения.

Возбужденные происшествием, вернулись на свое место и завернувшись в простыни, начали успокаивать себя, размеренно выпивая. Закусывали расстегаями, заранее купленными в банном буфете, которые на вкус почему-то отдавали мочалом, и вяленой, жирной до безобразия, чехонью, маравшей простыни.

Чрезвычайно обиженный Славик, в который раз рассказывал о случившемся с ним казусе.

В итоге, все сошлись во мнении о том, что это, наверное, был мерзкий извращенец, которого, вообще, нельзя в общественные места пускать.

Всему хорошему приходит конец. Компания собиралась расходиться. Переутомленный Славик, одевшись и попрощавшись с приятелями, тоже направился в родные пенаты. По дороге присел отдохнуть на скамью возле памятника Пушкину.

– Черт возьми, – думал он, – всего каких-то триста лет прошло, и так изменились люди. Тогда были гусары, благородные красавцы, которые за один взгляд возлюбленной готовы были на подвиги и за Родину бились до последней капли крови. А за оскорбление вызывали на дуэль, кровью расплачивались за обиды. А теперь какое-то непонятное дерьмо в фартуке может кого угодно оскорбить и сбежать. Другие нравы.

Рядом с ним на скамейку примостился мужчина в очках и шляпе.

– Что так поздно гуляете, молодой человек? – Гражданин в шляпе ласково улыбнулся, – вы чем-то расстроены? Не огорчайтесь, все в жизни преходяще.

И он дружески погладил Славика по колену. Тот повернув голову, внимательно посмотрел на разговорчивого прохожего. Нехорошая мысль мелькнула в его голове:

– Это ты почему вдруг такой любвеобильный? – Зычно крикнул он, ухватив улыбчивого гражданина за воротник, – похоть одолела? Так я тебя щас…