Пять четвертинок апельсина (др. перевод)
Шрифт:
На обратном пути я решила перемещаться не от столба к столбу, а позволить течению отнести меня в сторону метров на двести и только потом выбралась на берег возле дороги, ведущей в Анже. Течение там напоминало взбесившегося коричневого пса, который грозил сорваться с поводка и так опутал мои окоченевшие ноги, что я не сразу сумела вылезти из воды. Но в целом, по моим прикидкам, вся эпопея с добыванием денег заняла, наверно, не больше десяти минут.
Я заставила себя немного передохнуть, ощущая на лице ласковое прикосновение первых солнечных лучей, которые мгновенно высушили прилипший к коже речной ил, превратив его в противную бурую пленку. Меня бил озноб. Стуча зубами от холода и радостного возбуждения, я пересчитала добытые деньги: их, безусловно, хватало и на билет в кино, и на стакан сквоша. Вот и прекрасно! Я неторопливо побрела вверх по течению к тому месту, где оставила одежду: старую
Прихватив с собой рыбу, я поступила очень разумно. Кассис уже умывался возле насоса, а Ренетт, согрев себе воды и налив ее в тазик, нежно возила по лицу мыльной губкой. Оба посмотрели на меня с некоторым удивлением, затем на лице Кассиса появилось, как и всегда при виде меня, этакое презрительно-веселое выражение, и он сказал, указывая подбородком на ведерко с рыбой:
– Ну да, ты ведь у нас никогда не сдаешься, верно, Буаз? И что там у тебя?
Я равнодушно пожала плечами.
– Так, кое-что. – Кошелек давно лежал в кармане, и про себя я торжествующе улыбалась, чувствуя его успокоительную тяжесть. – Щучка. Правда, небольшая.
Кассис засмеялся.
– Маленьких ты еще сто штук наловишь, а вот Старуху тебе никогда не поймать! Даже если и поймаешь, что тебе делать с ней? Такая старая щука для еды совершенно не годится. Горькая, как полынь, и костей полно.
– А я все равно ее поймаю! – упрямо заявила я.
– Да? – насмешливо отозвался он, явно мне не веря. – Ну поймаешь, и что? Небось надеешься желание загадать? Выпросить миллион франков и квартиру в Париже на Левом берегу?
Я молча помотала головой.
– А я бы хотела стать кинозвездой, – мечтательно промолвила Рен, вытирая лицо полотенцем. – Поехать в Голливуд, увидеть бульвар Сансет, сверкающие огни, ездить на лимузине, накупить разных платьев, сколько угодно…
Вдруг Кассис так сердито на нее взглянул, что мне стало смешно, и сразу же повернулся ко мне.
– Ну а ты-то что у нее попросишь, Буаз? – Он снова улыбался во весь рот, но взгляд был жесткий. – Что? Меха? Машины? Виллу в Жуан-ле-Пен?
Покачав головой, я спокойно ответила:
– Когда она попадется мне, тогда и решу. А она наверняка мне попадется. Вот увидишь!
Несколько мгновений брат внимательно смотрел на меня, потом улыбка сползла с его губ, он презрительно фыркнул и вернулся к водным процедурам.
– А ты и впрямь крепкий орешек, Буаз, – буркнул он. – Ей-богу!
И мы принялись за дела, чтобы поскорее их закончить, пока мать не проснулась.
11
На ферме работы всегда хватает. Натаскать из колодца воды в оцинкованных ведрах и выставить их у стены подвала под навесом, чтоб вода не нагрелась на солнце; подоить коз, отнести бадейку с молоком в молочный сарай и прикрыть чистой муслиновой тряпочкой; отвести коз на пастбище, иначе они все овощи в огороде сожрут; покормить кур и уток; собрать созревшую за ночь клубнику; растопить плиту – хотя я лично сомневалась, что мать будет сегодня что-то печь; вывести нашу кобылу Бекассин на пастбище; налить в поилки свежей воды. В общем, хоть мы и носились как сумасшедшие, на все про все ушло часа два, не меньше. К тому времени, как мы покончили со своими обязанностями, солнце пригревало уже вовсю, ночная влага испарилась с насквозь пропекшихся земляных тропинок, да и роса на траве почти высохла. Пора было в путь.
Ни Ренетт, ни Кассис о деньгах у меня так и не спросили. Да и зачем? Кассис ведь сказал, что я за все буду платить сама, и был уверен, что платить мне нечем. Рен, правда, как-то странно на меня косилась, когда мы собирали последние клубничины, – наверно, была поражена моей самоуверенностью, – а потом, переглянувшись с Кассисом, довольно глупо хихикнула. Я обратила внимание на то, что оделась она особенно тщательно: в плиссированную школьную юбочку и
Я только плечами пожала. Небось собрались куда-то отчалить без меня. Ну и пусть. Я ведь заставила Рен пообещать мне, что они возьмут меня с собой, и теперь она никак не могла отвертеться. Но с другой стороны, им было известно, что карманных денег у меня нет. А значит, в кино они собираются пойти без меня. Возьмут и оставят меня у фонтана на рыночной площади, велят ждать их там; или отошлют куда-нибудь с выдуманным поручением, а сами будут встречаться со своими новыми друзьями. Я с мрачным видом прикусила губу. Да, над этим стоило поразмыслить. Скорее всего, именно так они и поступят. Они настолько в себе уверены, что им и в голову не пришло, как просто решается проблема с деньгами. Рен-то, конечно, ни за что до Скалы сокровищ не доплыть. А Кассису я по-прежнему кажусь малявкой, которая преклоняется перед ним, обожаемым старшим братом, и никогда не осмелится хоть что-нибудь сделать без его разрешения. Время от времени он посматривал на меня и удовлетворенно улыбался, в его глазах искрилась насмешка.
В восемь мы наконец тронулись в путь. Я сидела позади Кассиса на багажнике его огромного, неуклюжего велосипеда, вытянув вперед ноги и примостив их на раме, в опасной близости от руля. Велосипед Рен был поменьше и поэлегантней, с высоким рулем и кожаным сиденьем. К раме спереди была прикреплена специальная корзинка, в которую она положила фляжку с кофе из цикория и три одинаковых свертка с бутербродами. Голову она повязала белым шарфом, чтобы сберечь прическу, и теперь концы этого шарфа развевались у нее на затылке. Мы останавливались раза три или четыре, чтобы сделать несколько глотков сваренного Рен кофе, проверить, не спустили ли шины, и слегка перекусить хлебом и сыром вместо завтрака. Наконец показались пригороды Анже; мы проехали мимо того coll`ege, где учились Рен и Кассис, – сейчас он был закрыт на каникулы, и у ворот стояли два немецких солдата, – и направились по улице, застроенной аккуратными оштукатуренными домами, к центру города.
Кинотеатр «Palais-Dor'e» [34] находился на центральной площади, рядом с тем местом, где обычно устраивали ярмарку. По краям площади выстроились в ряд всякие магазинчики и лавчонки, по большей части открытые с раннего утра; какой-то человек старательно мыл тротуар перед входом в магазин, вытащив на улицу ведро с водой и швабру. Мы пристроили велосипеды в узком переулке между парикмахерской и лавкой мясника, витрина которой была закрыта железными жалюзи. В этом переулке и пройти-то можно было с трудом, не то что проехать: вокруг кучи мусора и отходов; мне подумалось, что вряд ли тут тронут наши велосипеды. Какая-то женщина улыбнулась нам с террасы кафе и выкрикнула приветствие; у нее за столиками уже сидели и завтракали несколько ранних воскресных посетителей, пили кофе с цикорием, ели круассаны и яйца вкрутую. Мимо на велосипеде промчался мальчишка-разносчик, с важным видом трезвоня в звонок. Возле церкви в газетном киоске продавали сводки с полей сражений со списками убитых и раненых. Кассис огляделся и направился прямиком к киоску. Я видела, как он сунул что-то торговцу, после чего тот передал ему сверток, моментально исчезнувший у Кассиса за пазухой.
34
«Золоченый дворец» (фр.).
– Что он тебе такое дал? – с любопытством осведомилась я.
Брат только нетерпеливо повел плечами. Он был страшно собой доволен, доволен настолько, что был просто не в состоянии молчать, хоть ему и хотелось подразнить меня. Заговорщицки понизив голос, он позволил мне взглянуть на свернутые в трубку журналы, которые сразу снова сунул за пазуху.
– Это комиксы. Такие истории с продолжением, – с важным видом пояснил он и подмигнул Рен. – А еще журнал про американское кино.
Сестра даже взвизгнула от восторга и невольно протянула руку, пытаясь выхватить заветный журнал.