Пять четвертинок апельсина (др. перевод)
Шрифт:
– Только она ни за что не отступит, – заметила я, глядя на Поля, – и будет продолжать осаду, пока меня отсюда не выкурит. И тогда сразу потеряет ко мне интерес, ведь я уже не буду хранительницей великой тайны… – Я невольно коснулась ладонью лба: у меня отчего-то страшно разболелась голова. – Она знает, что долго мне не продержаться. Ничего, придется ей немного подождать. Впрочем, я в любом случае долго не проживу.
– Значит, ты собралась сдаваться, так, что ли? – уточнил Поль спокойно, но не без любопытства.
– Ни за что! – взвилась я.
Он
– Ну так не надо и говорить так, словно ты уже сдаешься. Ты ведь куда умнее этой Лоры. – И он отчего-то вдруг покраснел. – И прекрасно понимаешь, что имеешь шанс победить, если постараешься.
– Как мне их победить-то? – Голос звучал резко, в точности как у матери, но я ничего не могла с собой поделать. – Как мне бороться с Люком Дессанжем и его дружками? Как победить Лору и Янника? Еще и двух месяцев не прошло, а они уже порушили мое хозяйство! Им всего и нужно – продолжать в том же духе, и к весне… – Я в полном отчаянии взмахнула рукой. – А уж если они начнут болтать… Впрочем, им и болтать-то особенно не придется, достаточно один раз обмолвиться, что… – Я поперхнулась словами. – Достаточно просто упомянуть имя моей матери.
Поль покачал головой.
– Вряд ли они это сделают. Во всяком случае, сразу не решатся на это. Они еще и поторговаться с тобой желают. Им ведь известно, чего ты боишься.
– Кассис им все рассказал, – устало подтвердила я.
– Ну и что? – Поль пожал плечами. – Это уже неважно. На какое-то время они все равно оставят тебя в покое; они надеются, что ты сама к ним прибежишь. Надеются, что ты проявишь благоразумие. И потом, им, конечно, хочется, чтобы ты сделала это по собственному почину.
– И сколько времени они будут ждать? – Теперь весь мой гнев обрушился уже на Поля, но удержаться я не смогла. – Месяц? Два? Что я могу сделать за два месяца? Да я и за год ничего умного не придумаю, даже если мозги наизнанку выверну…
– Неправда, – спокойно, без малейшего возмущения произнес Поль; он вытащил из кармана рубашки одинокую мятую сигарету, чиркнул спичкой о ноготь большого пальца и закурил. – Ты способна сделать все, что задумаешь. И всегда была способна. – Он посмотрел на меня, и за красным огоньком зажатой в пальцах сигареты мелькнула его неяркая печальная улыбка. – Я хорошо помню те летние дни. Ведь ты тогда все-таки поймала Старую щуку? Поймала?
– Это разные вещи, – возразила я.
– Разные-то разные, да не совсем. – Поль выпустил изо рта клуб едкого дыма. – Ты и сама наверняка это понимаешь. Когда на такую рыбину охотишься, можно многому в жизни научиться.
Я озадаченно на него взглянула, а он продолжал как ни в чем не бывало:
– Ну вот как ты ухитрилась тогда поймать Старуху, если больше никому это не удавалось?
На минутку я задумалась, вспоминая себя в детстве, девятилетнюю, затем ответила:
– Я изучала реку. Наблюдала. Старалась узнать об этой щуке как можно больше. Какие у нее привычки, где она кормится и чем. И потом, я набралась терпения и выжидала. Мне просто повезло, вот и все.
– Хм… – Сигарета в пальцах
Я молча на него смотрела.
– Ну так я прав?
Возможно. Тоненьким серебристым лучиком в сердце шевельнулась надежда. Возможно.
– Слишком я стара сражаться с ними, – буркнула я. – Слишком стара и слишком устала.
Поль накрыл мою ладонь своей грубоватой загорелой рукой и улыбнулся:
– Только не для меня.
8
Поль был, конечно, прав. В жизни и впрямь можно понять немало, пока рыбу ловишь. Это, кстати, как и многое другое, мне еще Томас объяснил. В тот год мы с ним обсуждали разные темы, прямо стали настоящими друзьями. А вот когда с нами были Кассис и Рен, болтали в основном о всякой ерунде вроде контрабандной жвачки, шоколада, крема для лица (это, конечно, для Рен) или апельсинов. Томас, судя по всему, пользовался неисчерпаемым источником подобных товаров и раздавал их с небрежной легкостью. С нами он в те времена почти всегда встречался один.
После того разговора с Кассисом – в шалаше на Наблюдательном посту – между нами, мною и Томасом, установились вполне четкие отношения. Мы оба следовали неким определенным правилам – не тем, почти безумным, которые изобрела моя мать, а очень простым и понятным даже девятилетнему ребенку: смотри в оба; следи за номером первым; всегда делись и все дели поровну. Мы трое были уже так давно предоставлены по большому счету самим себе, что теперь было почти блаженством – хотя мы никогда в этом вслух не признавались – оказаться рядом с тем, кто несет за тебя ответственность, с кем-то достаточно взрослым и способным установить и поддерживать порядок.
Помнится, однажды мы втроем ждали Томаса; тот запаздывал. Кассис, правда, по-прежнему называл его Лейбницем, но мы с Рен давным-давно уже звали его по имени. Так вот, в тот день Кассис казался каким-то особенно нервным и ершистым; надувшись, он устроился в стороне от всех и швырял в воду камешки. А утром он еще и вынес весьма громогласную схватку с матерью, причем из-за какого-то пустяка. «Если бы отец был жив, ты бы не посмел так себя вести!» или «Если бы отец был жив, он бы, в отличие от тебя, делал все как следует!»
От ее яростных нападок Кассис, как всегда, сбежал из дому. В шалаше на дереве он прятал под соломенным тюфяком старую отцовскую охотничью куртку и сейчас, надев ее, сидел на берегу, сгорбившись, точно старый индеец в пончо. Когда Кассис облачался в отцовскую куртку, это всегда свидетельствовало о его дурном настроении, и мы с Рен предпочли оставить его в покое.
Он все еще находился там, когда появился Томас.
Немец сразу заметил Кассиса, тоже прошел к реке и молча уселся чуть поодаль. Брат не выдержал первым.