Пять капель смерти
Шрифт:
Горестную атмосферу прервал дверной колокольчик и звонкий голос:
— Какое счастье! Родион Георгиевич! Наконец-то!
Сам хозяин заведения, модный фотограф Смирнов, бросился к Ванзарову. Как-то раз Ванзаров помог ему выйти из затруднительного положения и с тех пор был для фотографа желанным гостем. Переждав бурю восторгов и жалоб, что дражайший Родион Георгиевич совсем позабыл-позабросил, Ванзаров изложил свою просьбу. Возможно, найдется случайная копия снимка.
Смирнов принялся терзать конторскую книгу.
— Помню-помню
— На чье имя заказ оформлен?
— Неразборчиво написано, как курица лапой, что-то вроде Завальный, Навальный, Повальный…
— Быть может, Наливайный?
— О да, вы правы — Наливайный! Еще подумал: какая смешная фамилия… Так вы с ним знакомы?
— В некотором смысле. Не вспомните, как снимок делали?
— Обыкновенно. Я предложил выбрать пейзаж, то есть задник. Они остановились на греческом виде. Дамы сели, мужчины у них за спиной встали. Все как обычно. И тут им вдумалось затеять шутливую фотографию. Местами поменялись и вот такую живую картину устроили.
— Идея была пожилого господина?
— Откровенно говоря, меня попросили выйти, чтобы они могли обсудить. Такие странные! А когда вернулся, уже приняли задуманные позы. Кто это из них затеял, уж не знаю.
— Кому не понравилась обычная композиция? Кто предложил все поменять? Кто-то из барышень?
Смирнов задумался, напряженно стиснув губы, и сказал:
— Вот ведь не могу вспомнить… Но не барышни, точно. Те и рта не открыли.
— Могу ли надеяться на копию?
Фотограф юркнул за портьеру, скрывавшую лабораторию. Вернулся он, победно размахивая мятым клочком:
— Нашел! На ваше счастье, испортил один снимок при печати, а мусор еще не выброшен.
Бумага сильно пострадала и пошла трещинами, в верхнем углу зияла дыра, но лица участников сохранились отчетливо. Не хуже, чем на стене Окунёва.
Ванзаров предъявил фото приказчику:
— Нет ли здесь того, кто забрал негатив?
Ельцов опять затерялся в раздумьях и наконец боязливо выговорил:
— Кажется, это он… — Аккуратный ноготок указал на замерзшего, вскрытого и зашитого господина Наливайного.
— Вы же сказали, что приходила дама, — напомнил Ванзаров.
Под грозным взглядом хозяина Ельцов совсем растерялся и пробормотал:
— Я плохо запомнил…
— Честное слово: выгоню! — пообещал маэстро Смирнов. — Не позорь меня перед господином Ванзаровым! Отвечай толком!
— Темно было… Не разобрал…
— Темно?! У нас?! — поразился Смирнов. — Да
Ванзаров спросил, чья это чашка стоит на конторке. Смущенно потупившись, Ельцов признался, что это его кофе с молоком. Прихлебывает между делом. Маэстро порывался разорвать нерадивого приказчика, но Ванзаров убедил фотографа, что полностью доволен и узнал все, что хотел. Даже выразил благодарность от имени сыскной полиции.
— Да за что же меня благодарить? — поразился Смирнов.
— Во-первых, за бесценную улику. Но самое главное, что на фотографиях ставите подпись ателье яркими золотыми буквами. Издалека видно.
Так вот, Николай, информация был столь срочная, что я решил разыскать начальника. Дежурный чиновник сказал, где Родион Георгиевич может быть сейчас. Хоть он и знаменитость, а обязан оставлять сведения о своем местонахождении. Мало ли что вдруг понадобится. Одно беспокойство, но нельзя иначе — служба. И вот как пригодилось.
Прискакал я в ателье Смирнова, вижу через дверь: Ванзаров допрос с кого-то снимает. Юнец какой-то совсем поник. А рядом господин с бантом на шее бесится. Ну, все понятно. Мешать нельзя. Я на Невском решил ожидать. Принял самый непринужденный вид. Даже насвистывал, хотел огорошить новостью. Не все ему меня в тупик ставить. Выходит он и сразу ко мне:
— Уже сведения раздобыли? Похвально.
Я ему: так точно! И уже хотел огорошить, а он говорит:
— О потере паспорта мистер Санже не заявлял и новый не представлял.
Честно скажу: растерялся. Стоило в министерство ездить да из чиновников душу вынимать, чтобы вот так взял человек и угадал. Не понимаю, как это у него выходит. Просто загадочный талант.
Тут Родион Георгиевич улыбается в усы, думает, незаметно, а я-то все вижу, вытаскивает фотографический снимок, сильно помятый, и указывает на господина, развалившегося на ковре.
— Узнаете? — говорит.
У меня глаз наметанный, такую задачку враз раскушу. Отвечаю: это же наш покойный Санже. Вернее, не Санже, а как назвать — не знаю.
— Верно заметили! — говорит. — Только этот господин сегодня утром, примерно часов в десять, заходил в ателье забрать негатив.
Думаю: опять проверяет. Ладно, не лыком шиты.
— Не может быть, — отвечаю.
— И я того же мнения, — Ванзаров мне. — Лебедев так тщательно произвел вскрытие, что прогуливаться ему крайне затруднительно. Тогда что?
— Врет свидетель.
— Возможно. А возможно, и не врет. И это самое интересное. Курочкина на поиски снарядили?
— Так точно… Все ему передал.