Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна
Шрифт:
Словно для того, чтобы подтвердить эту мысль, в дальнем конце площади высокий, звонкий юношеский голос запел:
Рубите головы портретам
Прекрасных дам!
Что за беда, коль дамы нету,
Рубите головы портретам
На страх врагам…
Наверняка какой-то студиоз из Сорбонны, — подумал кардинал
— Взять!
В ту же минуту другой звонкий юношеский голос подхватил песенку в противоположном конце площади.
Кардинал рывком задернул занавеску ложи.
Что делать? Уйти? Остаться до конца?.. Он долго сидел, закрыв глаза, размышлял и одновременно прислушивался к нарастающему гулу на площади. Ловят студентов, — подумал он, — и люди привычно возмущаются… Так что же делать? Если он уйдет, королю наверняка доложат, что Ришелье не стал смотреть постыдный фарс. А если останется — это будет вызов Людовику, как бы нелепо ни выглядело это действо на эшафоте. А разве вся эта погоня за письмами — не вызов королю?
Ришелье задумался. Как могло случиться, что он, еще совсем недавно влюбленный в молодую королеву, стал ее ненавидеть и добиваться ее падения? Только ли ревность? Или есть еще что-то, что необъяснимым образом вмешивается в его поступки, что связано с восхождением к вершинам абсолютной власти, когда нетерпима даже мысль о противодействии, несогласии? Или все же он прав и в союзе старой королевы и молодой действительно есть что-то, что несет опасность и ему и, главное, того могущества, что он все увереннее забирает в свои руки?
Отодвинув одно полотнище занавески, он приказал:
— Продолжайте!
Глава 14
Громкие крики ловчих, протяжные звуки охотничьих рожков, лай собак, ржание коней — эти привычные звуки, обычно сопровождающие большую охоту, веселили сердце, будоражили кровь, создавая особое праздничное настроение, и дамы скакали, весело смеясь остротам кавалеров, постепенно проникаясь тем чувством бесшабашности и вседозволенности, которое так естественно возникает в молодые годы. И о котором так ностальгически грустят, вступив в пору зрелости.
Атос вместе с Арамисом и Портосом следовал за д'Артаньяном в непосредственной близости от короля. Мысли его занимало предстоящее дело и, самое главное, предстоящий разговор с разгневанной королевой-матерью. Он не сомневался, что будет очень трудно убедить Марию Медичи довериться им. Он думал об этом еще на площади, перед дворцом, со спокойным равнодушием давно ко всему привыкшего человека , наблюдая торжественную церемонию королевского выезда. Он думал только об этом, так как понимал — вести разговор с королевой-матерью придется именно ему. И даже начавшаяся охота не могла отвлечь его.
Он обладал исключительной способностью предельно сосредотачиваться
А красавец-мушкетер, что греха таить, успевший не на шутку влюбиться в сиятельную испанку, как только краем глаза увидел, что белая кобылка герцогини свернула в чащу, не смог преодолеть соблазна и поскакал за ней.
Заметив его, герцогиня улыбнулась. Но это не придало Арамису уверенности в себе. Если бы такая улыбка появилась на устах любой другой дамы из Лувра, будь она хоть принцессой крови, он бы не сомневался в успехе. С мадам ди Лима все было сложнее…
Он скакал рядом с ней, все пытался и не мог истолковать ее улыбку. Ему казалось, что в ней кроется некая загадка: легкая насмешка, удивление и одновременно высокомерие.
Его сомнения прервал чуть дрогнувший голос герцогини. Она задала самый банальный вопрос:
— Вы хорошо знаете эти места?
И Арамис вдруг понял, что улыбка ее была вовсе не загадочной, а смущенной. И что герцогиня не поднимает на него глаз.
— Конечно, ваша светлость, я при дворе уже семь лет и мне не удалось пропустить ни одной охоты.
— Вы сказали — не удалось. Значит вы не сторонник охотницких радостей?
Арамис, так же, как и король в свое время, отметил легкую неправильность французской речи герцогини, и неуверенность непонятным образом покинула его.
— Я не люблю охотиться весной и летом, мадам. Это противно природе и Богу.
— Я хотела… — герцогиня умолкла.
— Я весь внимание, мадам!
— Хотела бы попросить вас стать моим Вергилием и вывести меня к месту привала так, чтобы не участвовать в кровавой потехе.
— Нет ничего легче: поляна, где обычно расстилают скатерти для обеда, недалеко отсюда.
— Вы ведь не бросите меня?
— Никогда, Агнес! — пылко воскликнул Арамис.
Лай собак был уже едва слышен…
Арамис улыбнулся и стал декламировать:
Порой преследует оленя он по следу
В лесах, где солнца луч не празднует победу
Над вечной полумглой, спускающийся с крон;
Порою лай собак ведет его к поляне:
Там заяц, что бежал с такою прытью ране,
Находит смерть свою в местах, где был рожден…
— Как мрачно… Вы поэт?
— О нет, герцогиня. Стихи написал настоящий поэт, хотя и дворянин по рождению. Его имя маркиз Оноре де Ракан. Он был одно время любимым пажом короля. Сейчас он в армии.