Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна

Лиманов Юрий Леонидович

Тем временем весна продолжала торжествовать: ночи наполнились призывным кошачьим мяуканьем, а дни надрывающим душу воркованием голубей и стенаниями горлиц.

В один прекрасный день в коридоре, ведущем к кабинету Анны Австрийской, появился кадет де Сен Север. Лейтенант крайне удивился. По его сведениям, кадет получил отпуск по семейным обстоятельствам и сопровождал отца в Амстердам. Какие дела призвали Моле в далекий голландский город, он не знал.

— Что-то случилось, кадет? — спросил он, с

удовольствием глядя на раскрасневшееся, плутоватое длинноносое лицо своего протеже.

— Я прискакал из Фонтенбло, мой лейтенант…

— Каким образом вы там оказались?

— Отец задерживается в Амстердаме по независящим от него причинам, и я вернулся к месту службы.

— Я догадываюсь, что вы гнали, не щадя коня, если судить по вашим окровавленным шпорам.

— Да, мой лейтенант. Если возможно, я бы хотел переговорить с вами конфиденциально.

— Конечно, кадет, конечно.

В буфетной, где в это время дня, как обычно, никого не было, он спросил:

— Что стряслось?

— Король выдает Марго замуж.

Значит, все сказанное ему Ла Портом не слухи, а жестокая реальность? Сердце замерло, словно задумалось, стоит ли ему продолжать биться дальше, потом нерешительно ударилось о грудную клетку и вдруг заколотилось быстро-быстро.

— Он разлюбил ее?

— Она беременна.

— Кто счастливый жених?

— Барон де Ла Вержи, камергер. Ему обещан титул маркиза и земли.

— Тебя послал де Тревиль?

— Нет.

— Ты сам решил сообщить мне?

— Нет.

— Марго?

— Да, мой лейтенант. Она несколько дней искала возможности переговорить со мной, но мы дежурили в парке, а не во дворце, а вчера был дождь, ей удалось сбежать… — кадет умолк.

— Что она сказала?

— И много и ничего, мой лейтенант. Что вы — единственный человек во Франции, которого она может назвать другом.

— Тысяча чертей!

— Она плакала, мой лейтенант.

— Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

— Мой лейтенант! — с укором воскликнул юный кадет.

— Да, дерьмо… вся жизнь…

— Ваш друг, мой лейтенант, мсье Арамис, когда еще был мушкетером, сказал как-то мне, что к мужьям и королям не ревнуют…

— Ты это к чему?

— Мсье Арамис очень умный человек.

Д'Артаньян промолчал.

— Свадьба назначена на завтра, мой лейтенант, рано утром, в дворцовой церкви. Будет только узкий круг…

Д'Артаньян опять промолчал, потом спросил:

— Ты, наверное, устал?

— Пять часов в седле, мой лейтенант, — уклончиво ответил кадет.

— Спасибо, кадет. Можешь идти…

Сменившись с дежурства, д'Артаньян взял в трактире пару бутылок любимого бордосского, поднялся к себе, заперся, чтобы никто его не беспокоил, налил полную кружку и понял, что пить ему не хочется.

Перед глазами стояла

мокрая от слез и дождя Марго и повторяла прерывистым, слабым голосом, что он ее единственный друг.

Друг…

Он готов был поклясться, что в первые дни девушка потянулась к нему совсем не как к другу, и что даже когда король стал оказывать ей очевидные знаки внимания, она продолжала тянуться к нему, бедному мушкетеру.

Людовик просто совратил ее, пользуясь тем, что он король, а она воспитана в монастыре в глубочайшем почтении к священной персоне монарха.

От этих мыслей и от чувства полного, безысходного бессилия кружилась голова, поднималась ярость, и закипала кровь.

И не с кем было посоветоваться.

Он — ее единственный друг. А у него друзей не осталось.

Вернее, они есть, но где они?

Благородный Атос, мудрый и утонченный Арамис, беззаветно храбрый Портос…

Ранним утром, когда весеннее солнце еще не поднялось над горизонтом, он растолкал Планше, уснувшего на лестнице перед дверью, и велел бежать в кордегардию и седлать коней.

Решения не было.

Он просто хотел взглянуть ей в глаза…

Взглянуть и уехать…

Пустынная дорога покорно ложилась под копыта отдохнувших коней. Мрачный, невыспавшийся Планше, что-то почуявший, молча скакал сзади, не пытаясь заговаривать с господином.

В голове не было никаких мыслей.

И вдруг на пустынную дорогу выскочила женщина, замахала руками. К ее животу широкой пестрой шалью был привязан крохотный ребенок.

“Цыганка”, — подумал д'Артаньян, и ему вспомнилось, как гадала когда-то королю похожая на ведьму старуха на пути в Венсен.

— Ваша милость! Ваша милость! Помогите!

Чуть в стороне, за кустами, обступившими дорогу, громыхнул выстрел.

— Убивают, ваша милость…

Звери, нелюди… Серьги с ушами рвут!

На дорогу выскочил здоровенный детина с кривой саблей в руке и застыл, увидев двух всадников.

Д'Артаньян выхватил шпагу. Бандит попятился, мушкетер настиг его и хладнокровно отбив широкий кривой клинок, вогнал шпагу в основание шеи.

— Планше, пистолеты! — крикнул он, направляя коня в кусты.

За кустами ему открылось ужасное зрелище. Трое бандитов рылись в убогом скарбе цыган, на земле лежал в луже крови молодой парень, рядом корчился старик, зажимая живот обеими руками. Под кибиткой сидела, раскачиваясь, старя цыганка. Лейтенанту даже показалось, что это та самая гадалка, что когда-то предсказала королю рождение ребенка. На руках у нее лежало окровавленное детское тельце.

Ярость помутила разум.

Три смертельных удара обрушились на троих грабителей с такой неожиданностью и быстротой, что они не успели даже обернуться к атаковавшему их мушкетеру.