Пять ликов богини

Свирин Александр

Преследователи не остановятся, пока не заберут записи. Нужно продумать на пару шагов вперёд и поймать их на живца. План у меня, кажется, есть.

Заказываю таксетку — конспирация уже ни к чему, сейчас нужно передвигаться в открытую. Посмотрим, смогу ли я переиграть своих неизвестных противников.

Мы едем между блоками, а я ненароком поглядываю по сторонам — не следят ли? Хотя если за мной и впрямь охотятся роботы, то слежка им ни к чему. Каждый — передвижная камера. Охотники и так знают, где я, потому что гердянки расплодились вокруг.

В пути перечитываю записи — так просто, убедиться, что ничего не потеряно и не вырвано. При разработке искусственного мозга я столкнулась с кучей проблем. Главная из них заключается в переносе

личности. Ведь что есть личность и чем она определяется? Нане (а она в этом эксперт) сказала, что личность формируется целой плеядой факторов, главным из которых является опыт. Мозг, может, и не помнит вообще всё, но опыт, плохой или хороший, остаётся в бессознательном и может всплыть на поверхность в особых случаях. Но опыт не хранится в каком-то одном отделе мозга. Человек увидел, например, кружку, потрогал её, повертел — у него запечатлелся визуальный образ, который связался с набором звуков и буквенным написанием слова «кружка», и к этому добавилась ещё и тактильная информация. Всё это — тоже опыт, который сохраняют анализаторы, разделяющие между собой часть коры головного мозга. У них есть поля: первичные, вторичные и третичные — и в двух последних сцепляются между собой нейроны разных анализаторов, позволяя человеку связывать информацию из нескольких источников в единый объёмный образ. На его основе и формируется опыт, исходя из которого люди принимают решения, и эти решения определяют нашу личность. Однако простого опыта недостаточно. Существует физиологический механизм, который создаёт симуляцию будущего и сравнивает её с итоговым реальным результатом — акцептор действия. Несовпадение создаёт новые нейронные связи и вносит поправки в поведение. Вообще создание симуляций — основная суперспособность коры головного мозга. Благодаря ей мы мечтаем, воображаем, творим. Но это означает, что мы все живём внутри личного кокона симуляции реальности, выбраться за границы которого не способны. Как видите, всё довольно сложно. И потому единственный способ сохранить личность человека такой, какая она есть — каким-то образом перенести опыт на новый носитель, то есть, другой мозг. В нашем случае искусственный. И вот тут начинаются проблемы, потому что искусственный мозг должен работать так же, как настоящий. Теоретически — возможно. Практически — почти нереально. Мозг — это компьютер невероятной сложности и производительности, который при этом потребляет возмутительно мало энергии. А ведь ещё нужно учесть массу, размеры, форму. Не говоря о том, что он содержит около ста миллиардов нейронов. Не скажу, как далеко продвинулась (это секрет), но работы ещё непочатый край, а роботы меня уже спалили. Обидно.

Таксетка высаживает меня у лаборатории, где работает Нане. Я ещё разок быстро оглядываюсь по сторонам и залетаю внутрь. Один лестничный пролёт, подъём на второй этаж — и вот я на месте.

Передо мной открывается стерильно белое просторное помещение, примерно десять на десять метров с тремя рядами рабочих мест, на каждом из которых стоит по голоэкрану. Слева у матовой стены раскинулась обширная химическая лаборатория с колбами, пипетками, пробирками, мерными тарами, центрифугой и нагревателями. Остальное оборудование такое же, как у меня, что неудивительно — именно сестра помогла мне его собрать.

Нане сидит на деревянном стуле за одним из столов и что-то рассматривает в атомно-силовой микроскоп. Кончики её чёрных волос, забранных в два пышных хвоста, лежат на плечах. Мешковатый коричневый свитер прячет от мира её роскошные формы. Белый лабораторный халат висит плащом супергероя. Она ни на секунду не отрывает глаза от окуляров, чтобы взглянуть, кто пришёл.

— Одну минутку! — кричит она, подняв вверх указательный палец. — Подождите одну минутку, пожалуйста.

Она продолжает наблюдать в микроскоп за микрожизнью, а я стою и жду на пороге, не желая нарушить эту чарующую гармонию между Нане и наукой, которые казались неразделимыми, как герои картины «Поцелуй» Климта.

Проходит

тридцать четыре секунды, и она наконец поднимает на меня свои карие глаза. Её бронзовая кожа блестит от яркого лампового света.

— Менке! — радостно восклицает она, но улыбка тут же сменяется расстройством. — То есть… Прости, Ада.

— Забей. — Я отмахиваюсь. — Мы все — Менке.

— Да, но нет. С тобой мне комфортнее, чем с остальными.

— Спасибо. Я рада, что ты ценишь конкретно мою личность. Но я здесь по делу. Могу зайти?

— Да, да, конечно. — Она тут же вскакивает, сообразив, что не проявила должного гостеприимства, теряется на три секунды и снова плюхается на своё место, так и не найдясь, что сделать. — Бахилы только надень. Там они. И протри руки антисептиком.

Я исполняю её требования, прохожу и сажусь за соседний стол. Всё это время Нане продолжает смотреть в микроскоп. Такой интерес всегда передаётся другим.

— Чем занимаешься? — спрашиваю.

— Создаю совершенно новую цепочку ДНК из отдельных нуклеотидов, — отвечает она, отрываясь от окуляров и вновь глядя на меня.

— Ого! — Ого! — Ого!! Для чего-то конкретного или ты так время убиваешь?

— В основном для возрождения вымерших видов. Сейчас, например, я пытаюсь воскресить больших панд. Следующими на очереди будут дюгони. — Нане смущённо опускает взгляд, поджимает губки и крепко сжимает колени ладонями, словно собирается признаться в чём-то невероятно постыдном. — Но вообще я хочу сделать единорогов. И других мифических зверей: гиппогрифов, мантикор, драконов. Только потребуется куда больше работы, потому что придётся продумать ареал обитания, рацион, создать подходящую экосистему, в которую их можно встроить. В общем, ближайшие годы я без дела не останусь.

— Это потрясающе, Нане. Я всегда знала, что ты большая умница.

— Спасибо. Хочется принести миру хоть какую-то пользу. Чтобы жизнь не прошла зря.

Какая же она милая.

— Мне аж стыдно перед тобой, — говорю я, улыбаясь самой тёплой из своих улыбок. — Ты думаешь о других. А я только о себе.

— А разве не ты изо всех сил пытаешься воссоздать технологии бессмертия, чтобы раздать их всем людям?

— Говори об этом не так громко, пожалуйста. — Я сама не замечаю, как перехожу на шёпот.

— Почему?

— Потому что тут везде глаза и уши. Вряд ли Златограду понравится, что на их власть кто-то покушается.

— У тебя паранойя. Я уверена, Златограду плевать.

— Если им плевать, почему они до сих пор не поделились бессмертием со всеми?

Нане молчит и хмуро смотрит на меня. Я выжидаю пять секунд и продолжаю:

— А я тебе объясню. Потому что это — их инструмент контроля. Мол, смотрите, мы лучше вас. Вот потрудитесь, заберитесь выше, заработайте миллион единиц соцрейта, тогда получите право на вечную жизнь. Тьфу.

— Но людям нужна хоть какая-то мотивация. — Нане разводит руками. — В противном случае какой смысл вообще что-то делать? Роботы всё производят, а мы только потребляем. Без жажды бессмертия как будто и смысла в жизни нет.

— А как же самореализация? Творчество, страсть к исследованиям?

— Только это и остаётся. — Она печально опускает взгляд. — Я ведь на самом деле не знаю, стоит ли моя работа вообще хоть чего-то. Нужна ли она кому-то. Это просто мой способ не загнуться от тоски.

— Я не хотела тебя обидеть. — Какая ты дура, Ада. — Нане, твоя работа очень важна. То, что ты делаешь — прекрасно. Извини меня. Просто, когда речь заходит о Златограде, во мне вскипает злость.

— Ничего страшного. — Улыбка Нане приятней самого дорогого подарка. — Но меня беспокоит твоё отношение. Ты ненавидишь роботов почти как унагисты.

— Не сравнивай меня с этими отморозками. — От одного их упоминания на языке появляется привкус тухлой рыбы, от которого я морщусь. — Ден Унаги водит их за нос, но я-то знаю, что на самом деле он хочет уничтожить человечество. А я хочу возвысить его. Мы разные.