Пять невест и одна демоница. Трилогия
Шрифт:
Наверное.
Хоть кто-то был бы доволен.
Глава 22
О цветах пустыни и высокой моде
«Есть некоторые, кто считает, что держать козла в своих домах – это великое средство защиты от ядовитого воздуха, потому что дом, заполненный сильным запахом, посланным козлом, запрещает вход зловещему воздуху…»
Трактат о суевериях и болезнях,
Отец сам усадил Теттенике в повозку. Заботливо набросил на колени покрывало из тончайшей шерсти. Отступил. И вдруг обнял.
– Не возвращайся, девочка моя, – произнес он на самое ухо. – Пока она жива, не отпустит.
– Почему?
В чем провинилась Теттенике перед старухой, которая не вышла проводить. Она вдруг словно бы позабыла о том, что Теттенике существует на свете. И даже когда встречалась с нею, делала вид, что не видит.
И от этого почему-то тоже было больно.
– Когда-то давным-давно я обещал её отцу взять её в жены. Но это было до того, как в ней проснулся дар. Мне предложили другую женщину. Её сестру. С этим она еще смирилась. И… мы долго были вместе. Обычай того не запрещает.
Да.
Вокруг шум. Посольство собирается великое.
Отец дал за Теттенике сотню жеребцов цвета сухой травы и еще столько же кобылиц, тонконогих и легких, что ветер. Он велел собрать повозки, чтобы никто не сказал, будто бы дочь великого кагана пришла в дом жениха голой и босой.
И грузили на арбы посуду тонкой чеканки.
Шкуры.
И кость древних зверей, которую иные люди ценили паче золота. Собирали рабынь и рабов.
Воинов.
Только от этой суеты становилось лишь страшнее.
– Трижды Великая мать давала ей благословение. И троих дочерей родила она. Но ни одна не дожила до рассвета.
И такое случается. Мать Степей берет свою дань, и с мужчин, и с женщин. С мужчин кровью пролитой, с женщин – жизнью отнятой. О том не принято говорить. Но так есть.
– Потом наши пути разошлись. Она сама оставила меня, выбрав другого мужчину. Но когда я привел в свой шатер новую жену, обиделась.
Отец обмакнул пальцы в кровь молодой кобылицы, которую убили на рассвете, испрошая благословения. И коснулся ими лба. Пальцы были теплыми. Кровь, смешанная с золотой краской – тоже.
– Когда же появилась ты, она пришла и потребовала отдать тебя. Сказала, что такова воля Матери Степей, но я отправился к старшей их ахху. И она, услышав про то, крепко разозлилась. Так разозлилась, что побила… да, не важно.
Важно.
Потому как понятным становится многое. И шипение змеиное, и щипки, и вечное
– Потом твоя матушка заболела. И болезнь была так сильна, что никто-то не способен был справиться с нею. А следом заболела и ты. Горе мое было столь велико, что я согласился бы на все, лишь бы спасти вас. Тогда-то она и появилась вновь. Постаревшая. Сильная. Старшая. И сказала, что может излечить тебя, если я соглашусь на сделку.
– И ты…
– Согласился. Она сказала, что если ты отыщешь себе мужа, значит, такова воля Матери Степей. И я понадеялся, что шанс есть. Что силы и богатства моего довольно, чтобы справиться с такой малостью.
Пальцы скользнули по переносице.
Тронули щеки, оставляя ало-золотые полосы. Коснулись губ. Отец поднес к ним чашу, позволяя пригубить невыносимо сладкий напиток.
– Я отправлю с тобой Танрака, – сказал отец. – Он поможет. И… как бы ни повернулось там, не возвращайся. Мир велик. В нем найдется место тебе.
Страшно.
И страх сжимает сердце ледяными пальцами.
– Я написал письмо. Если тот, кто ныне сидит в Замке, подобен своему прапрадеду, он не причинит вреда дочери союзника. Но поможет.
Поможет ли?
– Танрак поднесет ему особый дар…
Какой?
Отец улыбнулся, поняв, пусть даже и не было сказано ни слова.
– Увидишь. Ему понравится.
– Спасибо, – только и смогла шепнуть Теттенике.
– Половина табунов твои. Наши лошади стоят дорого. И золото. И меха. И кость мертвых зверей. Этого хватит, чтобы ты не нуждалась, где бы ни решила жить. Просто… помни, что возвращаться опасно.
– Спасибо.
И она часто заморгала, сдерживая слезы. А потом сделала то, что не решалась прежде – обняла. И руки отца сомкнулись за спиной надежным кольцом. Губы его коснулись макушки.
– Иди.
Он первым разжал объятья. Хорошо. У Теттенике не хватило бы сил. И она со вздохом осела на подушки. Девушка-рабыня поспешно набросила на голову Теттенике алое обережное покрывало. Возложила драгоценный венец, который, оказалось, весил столько, что и головы не повернуть.
Теттенике сидела ровно.
С прямою спиной.
Задернулись занавеси, ибо никто-то из живых не мог глядеть на ту, что более не принадлежала дому отца. На ту, что уходила, унося с собой кровь степи. На ту, что весьма скоро назовется мертвой.
И заплакали, застенали рабыни.
Заговорили старухи, перечисляя имена предков, умоляя их принять невинную душу, оберечь, защитить. Засвистели возницы. И кони пустились в бег, спеша убраться подальше от таких шумных людей.
Теттенике сидела.
Неподвижно.