ПЯТЬ НОЧЕЙ
Шрифт:
– Звучит как-то… – Кира поморщилась. – Как с упаковки картофельных чипсов.
– Так сейчас всё упаковывают. Подарки. Хорошеньких девушек.
– Так я не подарок.
– Так поэтому…
– Поэтому за тебя, – перебил я Макара, – умницу. Красавицу. Не упакованную. Без этикетки на безымянном пальце, – вот, блин, и меня понесло куда-то в ту же степь.
Кира засмеялась, Макар заржал, я с облегчением улыбнулся.
Часа через два народ захмелел. Обёрнутые в прозрачную приличность приколы Макара вызывали неприличный смех. Переливающиеся через край
После очередного тоста Макар предложил сыграть в карты.
– Только не в мордобой, а то я без косметики, – пошутила Кира.
– Можно и на раздев, – не растерялся Макар, – но поскольку красиво раздеваться в нашей компании умею только я, – он рванул на груди воображаемую тельняшку, – предлагаю сыграть на одевание.
– Это как?
– Все для начала должны раздеться.
– Не слушай его, Кира, – поспешил вмешаться я. – Одевают на то, что есть.
– Ага, – заржал Макар. – И домой идут в том, что выиграли. Лады. Сыграем на откровенность. Проигравший рассказывает о себе то, о чём он никому не рассказывал. О чём сам не хочет вспоминать.
– И что, нужно рассказывать только правду? – спросила Кира.
– Голую и неприкрытую. Можно даже непристойную.
– Но хоть чуть-чуть соврать можно?
– Можно соврать о размере, времени года, давать новые клички бойфрендам и любовницам. А в остальном… – Макар развел руками.
– Тогда играем во что-нибудь простое, например в дурака, – поставила условие Кира.
– Согласен, если мы с тобой его обыграем.
– Это что, заговор? – возмутился я.
– Какой ещё заговор, я слов-то таких не знаю. Ты везде конспирологию найдёшь, – отмахнулся Макар.
Не знаю, как я согласился на предложение пооткровенничать. Врал я всегда с лёгкостью, да и друг мой профи не только в картах. Растасовали выученные с изнанки карты, и Макар начал откровенно меня валить. Кира послушно скидывала, поднимала, я бесился, но сказать, что мы играем краплёными картами, язык всё же не поворачивался. Оставалось только угрожать негодяю землетрясением, которое расколошматит содержимое китайских сумок, а я шваброй размажу его по всей квартире. Макар в ответ вывалил на меня всю мелочь из своих карт и карт доверчивого союзника, всучив напоследок в качестве взятки пару козырных червонцев. Дальше играть не было смысла, я предложил ничью.
– И что, мы тогда все дураки? – почувствовав масть, возразила Кира.
– Не. Сегодня, конечно, не день знаний, но комната, напичканная дураками, – это дурдом, а мне завтра на пересдачу в ГАИ топать, – замотал головой Макар.
– Я тебе помогу, – предложил я.
– Да всё схвачено, не переживай.
Логика у Макара, конечно, странная: не поймёшь, что из чего следует и куда это потом ведёт, – но крыть аргументы мне было нечем, я проиграл.
– Надо бы это дело запить и закурить, – предложил Макар.
Я возражать не стал.
– Извини, дружище. Не мог отказать девушке.
– Надеюсь, и мне когда-нибудь не откажешь, –
– Да не фыркай ты. Выпей, расслабься, соберись с мыслями и поведай нам свою историю, – Макар по-дружески наполнил до краёв мой стакан. – Давай, брат.
Чокнулись. Я осторожно покрутил бескрайний стакан, пытаясь разглядеть в его содержимом хоть какой-то отблеск справедливости, выдохнул и медленно выпил.
– Что вам рассказать-то?
– Голую правду, – улыбаясь, пояснила Кира.
– Интересный факт, – попытался уклониться я. – Устойчивых выражений со словом «правда» или «истина» не так много. Голая правда, чистая правда, комсомольская правда, горькая правда и ещё немного. А со словом «ложь» просто тьма: правдивая ложь, ложь во спасение, наглая ложь, гнусная ложь, откровенная ложь, явная ложь, неприкрытая…
– Ты нам зубы не заговаривай. У нас сегодня тема: голая правда. Вот её и держись.
– Так со мной ничего такого не случалось, – всё ещё пытался отвертеться я.
– Расскажи, как ты из журналистов ушёл.
– Ты был журналистом? – округлила глаза Кира.
– Было дело. Пока романтикой болел. Переболел. Конец истории.
– Нет, – всплеснула руками Кира. – Ведь что-то случилось. Романтика же не грипп, за три дня не переболеешь.
– Почему же? Да и не интересно это.
– Что? – возмутился Макар. – Колись давай.
– Не хочу об этом вспоминать.
– Больно? – Кира бережно накрыла своей ладошкой мою.
Я как ошпаренный отдёрнул руку.
– Думаешь, легко изливать душу, когда боишься оглядываться назад? – хмель ударил мне в голову, я вылупился на Киру. – Вот ты скажи: у тебя был когда-нибудь анальный секс?
– Да, – ответила Кира.
Ошарашенный таким прямым ответом, я всё-таки продолжил.
– И как?
– Больно, – тихо сказала Кира.
Её простодушная прямота ошеломила не только меня. Макар налил, выпил в одиночку, положил руку мне на плечо.
– Дружище, ты знал расклад. Хотел поживиться, не получилось. Видишь, даже у девчонки мужество есть. Давай выпьем просто, как друзья, – Макар запнулся, мотнул головой, – просто за дружбу.
– Да я и так уже сивый.
– За дружбу! – Макар резко встал, поднял стакан.
Я медленно вылез из объятий стула, выпрямился и вместе с Макаром уставился на Киру.
Её слегка оробевший взгляд перебегал то на Макара, то на меня, как будто сорвавшаяся с языка порочность делала её недостойной и не давала подняться. Мы не торопили её, давая возможность самой сделать шаг или остаться на месте, приблизиться или побыть сторонним наблюдателем. Макар втаскивал девушку в дружбу, в то понятие, которое он таскал за собой с мальчишеских лет и которое делало откровенный разговор привилегией только круга друзей. Я во многом с ним не соглашался. Меня доставали его плоские шутки. От его безбашенной простодырости у меня закипала кровь. Но, как тот герой из американского фильма, спрятавший отцовские часы в заднице и таскавший их там 25 лет, Макар сохранял смысл дружбы даже в жопе у чёрта.