ПЯТЬ НОЧЕЙ

Куламбаев Серик Алтайевич

– Слышь, со мной такая херня приключилась.

Искушённый собутыльник всегда помнит: если не разлить вовремя по второй, то светское мероприятие рискует превратиться в бесконечные крестовые походы за святой водой, кулачные бои и разговение после суточного поста в местном бич-приёмнике. Выпили. Румянец проступил на посеревшем лице несостоявшегося крестоносца. Он зажёг сигарету, глубоко затянулся и с наслаждением выпустил очищенный от никотина дым:

– Ну, а у тебя как дела? – удовлетворённо спросил Макар.

Трейлер

так и остался самостоятельным культурным произведением.

– Переписываешь всемирную историю? – продолжил он.

– Нет. Этим имиджмейкеры занимаются.

– Автобиографию Деточкина?

– Для этого надо хотя бы ПДД знать.

– Делов-то. Бери, Сашка, меня в консультанты. А то так и будешь тормозить, писатель хренов.

– Да не писатель я, сколько тебе можно говорить. Редактор. Не поэт, не блогер…

– А, это породу я знаю, сам пишет, сам публикует, сам себе комменты строчит.

– Ага, оптимизация времени, бумаги и мысли. Скоро на языке смайликов разговаривать будем.

Макар вопросительно приподнял бровь.

– Это такой круглый Спанч Боб, только немой, – снизошёл я до объяснений.

– Эта херь эмотикон называется, – возразил Макар. – Такая пиктограмма, изображающая эмоции.

Я поперхнулся дымом. Макар иногда выдает колхозные перлы на богемный манер, типа чистокровная мразь или вдохновляющий паразит, но назвать эмотикон пиктограммой – всё равно что гондон противозачаточным средством.

– Да не парься ты. Я на сайте знакомств столько этих эмотиконов насмотрелся. Есть такие, что виртуальный секс за реальные бабки предлагают.

Меня отпустило. Разговор потёк по привычному руслу: бабы, секс, бабки, политика. Эти заложенные в подкорке топики без труда способны дать отпор чатам о компьютерных побоищах или интригам бесконечных сериалов.

Разлили по новой. Выпили. Реально почувствовал потепление. Закурили.

– Вчера в офис такая кобыла заходила, – выпустил дым из ноздрей Макар, – зад как у скаковой лошади, каблуками цок-цок, я чуть не заржал. Обернулась, рожа и впрямь лошадиная, так я чуть не кончил.

– И что? Подлетел жеребцом?

– Какой, на хер, жеребец. Оксана с утра в офисе торчит, я, как манекен на витрине, прохожих разглядываю, пошевелиться боюсь.

– Так, может, эта кобыла на тебя посмотреть пришла, примерить, прицениться? – подколол я. – Подошёл, упаковала бы.

– Ага, есть у меня одна такая упаковщица, упаковала с ног до головы, хрен пёрнешь. Воду из-под крана не пей, пальцами в заднице не ковыряй, как будто на этот случай какой-то гаджет есть.

– Есть, знаешь такой: не жужжит и в жопу не лезет?

– Чё за хрень?

– Отечественный аппарат для жужжания в жопе.

– А импортный что, входит и выходит?

– Конечно, и жужжит, и вибрирует, и насосом прям внутри надуть можно.

– Понятное дело. Там по таким штучкам мастера.

Разлили.

– Так

за что пьём? – спросил я.

– Давай, чтобы к каждому скаковому заду доверчивое личико прилагалось.

– Чего-то мне такой персонаж не встречался.

– Ты что телик не смотришь? Там профессор астрофизики та-ка-я наивная дурочка с коровьими глазками и упругим ртом, что стояк не отпускает, даже когда теща своим задом на руку приземлится. Даже кайфуешь под её тёплым полужопием. Так что давай, за крепкие скромные зады.

Конфликт здравого смысла и сексуальных шаблонов, мутировавших под влиянием голливудских аксиом⁶ скончался под натиском просвещающего алкоголя. Я сдался. Мир меняется. Комиксный тип мышления, безликость социальных сетей формируют новое восприятие сексуальности в стиле Хентай с грудастыми малолетними воительницами. Послевоенные фантазии поверженных самураев становятся повседневными образами.

– Ну, хрен с тобой, за крепкие зады, большие сиськи и их наивных обладательниц.

Выпили.

– Ты когда в последний раз свежий голый зад видел-то? – спросил я. – Фестиваль кружевных трусиков вроде пока не проводится?

Макар задумался, прикидывая, когда клялся жене, что засохшие пятна на внутренней стороне ширинки – не погибшие в изнурительном походе сперматозоиды, а молоко, пролившееся через дырявый тетрапакет.

– В стриптизе. На прошлой неделе на Кузиной днюхе так нажрался. Очнулся под утро за барной стойкой. Как попал, что было, – не помню. Официантка растолкала, на такси посадила. Стал расплачиваться, сунул руку в карман, а там чей-то лифчик. Чуть, блин, не спалился.

– И как там? Что-то изменилось?

– Да ты что, совсем меня не слышишь? Говорю тебе, в стельку пьян был, не зрячий, не мычачий. Лифчик в подъезде закопал, ключ только вставлять, тут дверь вместе с косяком чуть не вылетела. – Макар резко запрокинул голову, пытаясь увернуться от виртуальной двери. – Не успел в нижний старт погрузиться, как в прихожую влетел. Знаешь, как каскадёры на тросе в стенку впечатываются? Вот и я типа того, но, видать, не рассчитал – врезался. Пришёл в себя на кухне, сижу в халате, из ноздрей ватки торчат. Оксанка даже кофе сварила.

– Поразительная у тебя способность – отключаться в самый интересный момент; очнёшься когда-нибудь, а никого уже нет, померли, – засмеялся я.

– Не дождёшься! Стишки мне ещё на столетний юбилей сочинять будешь.

– Не, я к тому времени уже тебя помнить не буду. Друг Альцгеймер мозг высушит.

– Это что ещё за фрукт?

– Это когда не помнишь прошлое, но знаешь будущее.

– О-о. Так я с ним тоже подружусь, – захохотал Макар

– К тому времени у тебя в друзьях все герои медицинских комиксов ходить будут, если, конечно, тебе чип в твою больную голову не вставят.