Пять песен мира

Волков Александр Мелентьевич

Когда на плечо легла чья-то ладонь, Алекс резко развернулся, взмахнув рукой перед лицом Василисы и едва не влепив ей пощечину. Она рефлекторно сделала шаг назад, чуть отклонившись, и застыла, глядя в свирепое лицо Алекса. Он сдвинул брови, злобно сопел носом, и былое восхищение из его взгляда исчезло, сменившись ненавистью.

Гнетущая пауза.

За окном стрекотали сверчки, виднелось темное небо, покрытое алмазной россыпью далеких звезд, и тихо дул теплый ветер, шелестевший зелеными листьями на покачивавшихся

ветвях деревьев.

Василиса приоткрыла рот, но застыла, оцепенела, не зная, что сказать. Ей впервые хотелось сказать что-то в такой ситуации, а ведь раньше, еще какие-то недели назад, ее совершенно не волновали чувства курсантов, с которыми она спала. «Неужели влюбилась?» — подумала она, уже и позабыв, что это такое — влюбленность.

— Что ты хочешь от меня? — злобно спросил Алекс, и прерывисто выдохнул, катнул желваками и сжал кулаки. — Я все понял, все увидел. Что тебе еще от меня надо? Катись к своему ниггеру.

Она понимала, что видела перед собой лишь подростка-переростка. Такого молодого, но выглядевшего как крепкий рослый мужчина, потому желания поставить его на место не возникало. Конечно, он был ребенком по сравнению с ней, Василисой, и по уму, и по возрасту, и по положению, но осознание данного факта ничем не помогало. Она сейчас чувствовала себя маленькой, беззащитной, и очень виноватой.

Боевой офицер и опытный летный инструктор, млеющий перед каким-то малолетним курсантом. Она поражалась сама себе, но ничего не могла поделать с одолевавшими ее чувствами.

— Прости, Хилтон, — произнесла она, потупив глаза. — Я не хотела тебе больно сделать. Я просто искала свои воспоминания. И я…. Я больше не буду так, если ты простишь меня. Давай мы будем вместе? — она подняла на Алекса глаза, блестящие от слез, но на щеках слез не было. Она сдерживалась, как могла. — Давай? Только я тебя прошу, оставь мысли о сдаче экзамена, или ты умрешь. Звуковики сожрут тебя, и я не знаю, что буду делать.

— Будешь трахаться с ниггерами, — цинично фыркнул Алекс.

Отец говорил ему об этом. Много раз. Рассказывал, что не бывает вечной любви, что после смерти мужей вдовы находили любовников, и что это нормально. Что жены изменяют мужьям, а мужья женам, и это нормально. Он не говорил, что это плохо, говорил, что так устроены люди, но Алексу это все равно казалось отвратительным. Безраздельная любовь к Айрис, измена Василисы, ее обман. А ведь Айрис любила Данни, но при этом отлизывала Василисе, и принимала участие в оргии.

Неужели…. Неужели люди настолько отвратительны?

Отвратительна Линда, изменившая Торрэну, отвратительна Айрис, изменившая Данни, отвратительна Василиса, изменившая Алексу.

Неужели отец был прав? Неужели стремление Алекса защищать людей действительно тщетно?

С момента вторжения звуковиков немного времени прошло, а то, что думал Алекс о людях, очень серьезно

изменилось. В военное время люди стали совсем иначе себя вести, и показали себя во всей красе. В подлости, в изменах, в алчности и желании спасти собственную шкуру любой ценой. Да и не факт, что погибшие жители Демьяна не поступили бы так же на месте Правителей. Не сбросили бы в облака тех, кто подвергал их жизни риску.

«Закрой свое сердце» — в голове прозвучал голос Валериана, и теперь Алекс собирался к нему прислушаться.

— Нет, — Алекс покачал головой, неотрывно глядя на Василису. — Нет. Я уже забыл, из-за тебя, ради чего вообще поступал в летное училище. И теперь забывать не буду.

— Я стараюсь ради тебя, — заботливо произнесла Василиса, и попыталась погладить Алекса по щеке, но он отмахнулся. — Алекс! Ты можешь умереть, понимаешь?! Я люблю тебя! — крикнула Василиса, и, поддавшись эмоциям, стукнула кулаком по стене. — Люблю! И не хочу, чтобы ты умер! А умрешь ты после первого боевого вылета, как и большинство пилотов!

— И плевать, — произнес Алекс сквозь зубы. — Если бы любила, то не пошла бы в первый же вечер сосать член негру. Пусть лет мне не так много, но это я понимаю. Нет ни любви, ни верности, ничего! Все это блажь. Есть только одно — звуковики. И их надо уничтожить. Любой ценой. Вот что меня волнует. И вот что должно волновать.

— Ты не дашь экзамен, — на лицо Василисы легла мрачная тень. — Я этого не допущу. Я не дам тебе умереть из-за твоей глупости, из-за твоего юношеского максимализма! Ты не умрешь!

— Эти твари убили моего отца, — прошипел Алекс. — Убили. И они поплатятся за это. Если не собираешься помогать мне — не стой на пути.

Алекс развернулся, и вышел прочь из лазарета. Когда дверь за ним закрылась, Василиса прикрыла глаза, и по ее щеке, все же, скользнула слезинка. Чего особенного в этом парне? Чем этот фанатичный мститель так притягивал ее? С чего вдруг она вообще могла заплакать из-за какого-то там мужика? Не узнавая себя, Василиса стояла, и всхлипывала. Она злилась, а потом снова погружалась в тоску и отчаяние.

Злилась от беспомощности, а тосковала потому, что Алекс мог умереть.

И умереть быстро. На первом же задании.

— Я не дам ему умереть, — шептала Василиса, взглянув в окно, и увидев Алекса, шагавшего к казарме по тротуару. — Не дам.

«Я поступила как тварь, — она приложила ладонь к стеклу, как бы стараясь коснуться Алекса. — Я знаю об этом, и мне стыдно. Я обещаю себе, что больше никогда не изменю ему и ни с кем не пересплю. Кроме него. Только Боже, прошу тебя, пусть он провалит экзамен. Пусть не найдет способа попасть в ряды регулярной армии. Пусть не попадет в ВВС. Я не самый лучший человек и не самая лучшая женщина, я каюсь за это, но мне не хочется, чтобы он умирал. Я люблю его».