Пять похищенных монахов
Шрифт:
– Крутился?
– Что-то вынюхивал под буфетом.
– Вынюхивал?! – сказал Крендель. – Что же он вынюхивал? А ну пойдем поглядим на этого нюхаря.
– Валяйте-валяйте, – сказала Райка. – Настала пора вывести кое-кого на чистую воду.
Крендель кивнул мне и решительно направился к третьему подъезду. Он явно торопился. Мне казалось, что нельзя так сразу в лоб браться за дело. Надо было разузнать, разведать, что к чему, но Крендель уже вошел в подъезд и сразу стал рассматривать следы.
На каменных
Мы поднялись на второй этаж и остановились у двери, на которой была выведена цифра: 29. Дерматиновая обивка местами разорвалась, из дыр высовывалась пакля махорочного цвета. Рядом с дверью торчал из стены небольшой пропеллер, вокруг которого по бронзовой пластинке вилась надпись: «ПРОШУ КРУТИТЬ».
Это и был звонок в квартиру. Под ним висела бумажная табличка: «Николай Эхо. Крутить 1 раз».
– Только приехал, а уж табличку повесил, – пробурчал Крендель, хотел крутануть звонок, но отдернул руку.
Я внимательно посмотрел на звонок, а надо было смотреть не на звонок, а на пол.
На полу, у самой двери, лежало голубиное перо.
Сон жильца
Жилец из двадцать девятой квартиры в этот момент прямо в брюках лежал на кровати. Он спал, и ему снился сон, будто он идет по переулку, а навстречу – Райка Паукова.
«Рая, я хочу мороженого», – говорит ей будто бы Жилец.
А Райка отвечает:
«Уважаемый Жилец, хочите крем-бруле?»
И вот он как будто бы начинает хотеть «крем-бруле», а Райка говорит:
«Уважаемый Жилец, а кто вам готовит первое и второе?»
А Жилец отвечает:
«Никто. Я один на этом свете».
А Райка говорит:
«Да заходите же вы ко мне. У меня курица на газу».
А Жилец и говорит:
«Я только об этом и мечтаю».
И Райка только открыла рот, чтоб сказать Жильцу еще что-нибудь приятное, но тут он проснулся, потому что в дверь кто-то сильно стучал.
Жилец поднялся, накинул пиджак и, приоткрыв парадную дверь, улыбнулся:
– А, музыканты, прошу, пожалуйста. Можете заходить.
– А чего нам заходить, – ответил Крендель. – Нам заходить нечего.
– Вот тебе раз, – сказал Жилец. – Да заходите же, раз пришли.
– А чего нам заходить, – повторил Крендель, проходя в комнату. – Нам заходить нечего.
В пасмурной комнате Жильца Крендель помрачнел и был похож сейчас на слесаря-сантехника, которого вызвали чинить умывальник. Неприветливо глядел он на измятую кровать, на ботинок, который стоял у кровати и на другой ботинок, отошедший от первого на несколько шагов.
– Вот видите, – сказал Жилец. – Живу монах монахом. Один
– Монахом? – спросил Крендель.
– Да, – подтвердил Жилец. – Монах монахом.
– Как же это?
– А так. Один в двухкомнатной квартире и во всем мире. Так что близкого существа не имею. А ты один живешь или нет?
– Я? – удивился Крендель.
– Ты, – подтвердил Жилец.
– Не один я. Вон Юрка – брат, да мама с папой на Севере.
– Ерунда все это, – сказал Жилец. – Мираж.
– Как это так! У меня и мать, и отец, и бабушка Волк да в школе приятели, в голубином клубе, да вон Юрка-брат.
– И Юрка-брат, и мать, и отец, а все равно один ты на этом свете. Понимает ли тебя кто-нибудь?
– Да вон Юрка-то брат, – сказал Крендель, показывая на меня. – Чего ж ему не понять?
– До глубины души понимает он тебя, Юрка-то брат? – допытывался Жилец.
– А чего ж ему не понять?
Я ему головой киваю: еще бы, дескать.
– Нет, милый, – сказал Жилец. – Не понимает он тебя, и никому тебя не понять – не только Юрке-брату.
Я и вправду ничего не понимал, а только глядел на Жильца.
Но тут Крендель, которого никто не понимает, прищурился, подошел поближе к Жильцу и сказал:
– Где монахи?
– Какие монахи?
– Которых вы увели.
– Я? Монахов? – вскипел Жилец. – Что вы дурака валяете?!
– А это что такое, гражданин? – сказал тогда Крендель и поднес к самому носу Жильца голубиное перо.
Жилец слегка покраснел, взял в руки перо, дунул на него и сказал:
– Ах это! Ну, это – виноват.
Четырнадцать подушек
– Виноват, – сказал Жилец, и тут же мне стало стыдно.
Был Жилец как Жилец – Николай Эхо, и до самой последней минуты я был уверен, что он не брал голубей. А теперь, как ни крути, надо было посмотреть ему в глаза.
– Виноват, – повторил Жилец. – Они под кроватью.
Крендель упал на колени и заглянул под кровать.
– Что такое? – сказал он. – Здесь ничего нету.
– Как нету? – возразил Жилец, нырнул под кровать и вытащил оттуда плоский деревянный чемоданчик.
– Что это? – вздрогнул Крендель, и глаза его расширились.
– Чемодан, – объяснил Жилец. – Вы уж меня простите великодушно.
Он нажал большим пальцем серебряный замок, и крышка чемоданчика открылась.
– Сожрал! – закричал Крендель. – Всех сожрал, окаянный!
В чемоданчике лежал ворох сизых, белых и коричневых перьев.
– Всех монахов сожрал! – повторил Крендель, и слеза покатилась по его лицу.
– Что это вы городите? Не ел я никаких монахов.
– Слопал, слопал, – твердил Крендель. – Сожрал. По глазам вижу.
– Позвольте, – сказал Жилец, раздражаясь. – Я не ел никаких монахов.