Пять поросят

Кристи Агата

– Мода любит воскрешать прошлое. Старые мелодии, старые водевили, старые костюмы. И даже старые преступления.

– Ужасно!

– Согласен с вами, но вы не измените человеческой природы. Убийство – это драма. Потребность в драме у людей очень сильна.

Лорд Диттишем прошептал:

– Знаю… знаю…

– Так что, как видите, книжка будет написана. Моя задача – помешать проникновению туда ошибочных утверждений и фальсификаций известных событий.

– События, насколько мне известно, были обнародованы.

– Да. Но не их истолкование.

– Что вы этим хотите сказать, мсье Пуаро?

–

Дорогой лорд Диттишем, есть много взглядов на одни и те же события. Например, исторические. Известно, что написано множество книг о Марии, королеве Шотландии. В одних она изображена великомученицей, в других – распутницей и беспринципной женщиной, кое-где – довольно убогой духом, иногда даже убийцей и интриганкой, а порой она предстает жертвой обстоятельств. На любой выбор.

– А в деле Крейла? Крейл был убит своей женой, это бесспорно. Во время процесса моя жена была мишенью для клеветников, по-моему – совершенно незаслуженно. Она не должна была присутствовать в зале суда. Общественное мнение было против нее.

– Англичане, – сказал Пуаро, – высокоморальный народ.

Лорд Диттишем воскликнул:

– Да, черт бы их взял! – затем, глянув на Пуаро, спросил: – А вы?

– Я придерживаюсь общепринятых моральных принципов.

Лорд Диттишем сказал:

– Меня интересует, какой была на самом деле эта миссис Крейл. Эта поза несправедливо оскорбленной женщины… У меня такое впечатление, что тут что-то не то.

– Ваша жена могла бы кое-что прояснить.

– Моя жена, – сказал лорд Диттишем, – не вспоминала об этой истории ни разу!

– Я начинаю кое-что понимать… – Пуаро посмотрел на него с особым интересом.

Лорд спросил резко:

– Что понимать?

Пуаро слегка поклонился:

– Творческое воображение поэта…

Лорд встал, позвонил и сказал резким тоном:

– Моя жена ждет вас.

Дверь открылась.

– Вы звонили, милорд?

– Проводите мсье Пуаро наверх, к леди Эльзе.

Пуаро преодолел два пролета лестницы, покрытой мягким ковром. Искусственное освещение… Деньги, всюду деньги! Хорошего вкуса – меньше. Комната лорда Диттишема отличалась строгостью, сдержанностью, а тут, в остальных комнатах, столько расточительства! Вещи высшего сорта. Вещи, которые покупаются по принципу: пусть безвкусные, зато дорогие.

Пуаро подумал: «Жаркое? Да, жаркое…»

Комната, в которую его провели, не казалась просторной. Большая приемная была на первом этаже, а это – личный салон хозяйки дома. Сама хозяйка стояла, опершись на полку камина, когда Пуаро вошел.

Неожиданно ему вспомнилась фраза и никак не хотела уходить из головы:

«Она умерла молодой».

Он никогда не узнал бы Эльзу Гриер по картине, виденной у Мередита Блейка. То был портрет молодости, воплощение жизненной силы, а тут – ничего подобного. И казалось, никогда и не было. Одновременно перед ним открылось нечто, в чем он не отдавал себе отчета, глядя на живопись Крейла. Эльза была красивой. Да, женщина, которая шла ему навстречу, была очень красивой. И совсем не старая. Собственно, сколько ей было лет? Не больше тридцати шести, если тогда, когда разыгрывалась трагедия, ей было двадцать. Тщательно причесанные черные волосы обрамляли правильной

формы, с почти классическими чертами лицо. Со вкусом наложенный грим делал ее еще привлекательнее. Он почувствовал, как у него сжимается сердце. В этом, наверное, виноват старый мистер Джонатан, который говорил ему о Джульетте… Однако в этой женщине не было и намека на Джульетту… Все верно, ведь шекспировская героиня должна умереть молодой.

А Эльза Гриер осталась в живых…

Она встретила его спокойным, немного монотонным голосом:

– Меня весьма заинтересовал ваш визит, мсье Пуаро. Садитесь и поведайте мне: чего вы от меня хотите?

Пуаро задумался. Большие серые глаза – словно мертвые озера. Нет, не похоже, что она заинтересована. Ее ничто не интересует.

Верный своей тактике, Пуаро снова представился иностранцем:

– Я слишком взволнован, мадам, я слишком взволнован…

– О, почему же?

– Потому что я понимаю, что это… это восстановление старой драмы, наверное, чрезвычайно горько для вас.

Казалось, это ее заинтриговало. На самом же деле она просто от души потешалась.

– Это, видимо, мой муж вбил вам в голову такие мысли? Он виделся с вами, когда вы пришли? Но он же абсолютно ничего не понимает! И никогда не понимал. Я совсем не такая уязвимая, как он себе представляет. – В ее голосе чувствовалось, что все это продолжает ее забавлять. – Вам известно, что мой отец был рабочим на заводе? Он много трудился и сумел нажить капитал. Этого могут добиться настойчивые люди, не тонкокожие. Я тоже такая.

Пуаро подумал: «Да, это правда. Деликатная женщина вряд ли отважилась бы войти в дом Кэролайн Крейл».

Леди Диттишем спросила:

– Чего вы хотите от меня?

– Вы уверены, мадам, что для вас не будет слишком болезненным вспомнить прошлое?

Она задумалась на миг, и Пуаро пришло в голову, что леди Диттишем – очень откровенная женщина. Она могла соврать, но никогда – ради собственного удовольствия.

Эльза Диттишем проговорила, как бы размышляя:

– Больно? Нет. Наверное, я хотела бы этого.

– Почему?

Она ответила раздраженно:

– Ведь это дурной тон – никогда ничего не чувствовать…

Эркюль Пуаро подумал: «Да, Эльза Гриер умерла», а потом сказал:

– В таком случае, леди Диттишем, моя задача облегчается. У вас хорошая память?

– Думаю, неплохая.

– И вы уверены, что возвращение к тем дням не заставит вас страдать?

– Такие вещи болезненно воспринимаются только в тот момент, когда они происходят.

– Это я знаю. Но кое у кого…

– Да, мой муж никак не может этого понять, он считает, что судебный процесс со всей его волокитой был для меня ужасным испытанием.

– А разве нет?

Эльза Диттишем сказала:

– Вовсе нет, мне это даже нравилось. – В ее голосе ясно чувствовался оттенок удовлетворения. – Боже мой, эта старая бестия Деплич! Чего он только не делал, чтобы прижать меня к стенке! Но мне нравилось бороться с ним. И он не сумел меня победить.

Она улыбнулась и посмотрела на Пуаро:

– Надеюсь, я не разочарую вас. Двадцатилетняя девушка, наверное, должна была иметь вид подавленный, прибитый или что-нибудь в этом роде. Я такой не была. Меня не трогало то, что мне говорили… Я желала только одного…