Пять президентов
Шрифт:
— Да, вы не знали, что он сидит в это время у Миллера, живой и здоровый, и ведёт с ним беседу. Не знали? И что он вернётся потом в лабораторию, чтобы передвинуть стрелки контрольных часов, тоже не знали. И вдруг увидели, как дверь открывается…
— Нет, — повторила Луиза. — Мы услышали скрип в соседней комнате. Просто скрип.
— Вы замерли, прислушиваясь, но всё было спокойно? И только в понедельник утром, когда вы приехали в лабораторию, Кербер понял, что означал этот скрип?
— Да, — сказала Луиза. — Он понял, что Чвиз вернулся, чтобы передвинуть стрелки.
— И
— И что он мог нас видеть, — подтвердила Луиза.
— А в тот вечер, успокоившись, Кербер запер сейф, а потом взял что-то тяжёлое и ударил по колпаку установки. Так?
— Я спросила его: «Отто, зачем ты это делаешь?» Он сказал: «Так надо, дорогая, я потом тебе всё объясню».
— Ремонт занял бы не менее полугода, и этого времени достаточно, чтобы осуществить свои планы, — сказал Гард. — Он велел вам молчать о записке до понедельника?
— Он не велел, — сказала Луиза. — Он прижал папку к груди и сказал мне: «Лиза! (Он звал меня Лизой.) Лиза, в этой папке наше с тобой будущее!» И больше ничего не сказал, я поняла всё сама.
— Ну а что было после понедельника, я уже знаю. Вы ещё виделись с Кербером после того вечера?
— Да. Один раз. После того, как Чвиз прислал нам телеграмму. Мне и ему.
— Вы уверены, что это сделал профессор Чвиз?
— А как же, — сказала Луиза. — Ещё раньше, как только Отто понял, что Чвиз жив и что он мог нас видеть, мы не исключали такой возможности.
— Но на всякий случай Кербер «вспомнил» о том, что институт был обесточен, и направил следствие по ложному пути, взвалив подозрения на Миллера. Это понятно, — сказал Гард. — Он хотел выиграть время. А что он сделал, получив телеграмму?
— Он вызвал меня на свидание, хотя мы договорились до отъезда не видеться. Мы встретились…
Луиза умолкла. Наступила долгая пауза.
…Если бы Луизу спросили, почему она любит Отто Кербера, она вряд ли смогла бы ответить. Но она его любила! Она знала, что у него нет друзей, что сослуживцы сторонятся Отто, а некоторые откровенно его ненавидят. Но если они не умели понять, за что она любила этого человека, она искренне не понимала, за что они его ненавидели. Разве он эгоист? Разве Отто — холодный и расчётливый человек, как говорили о нём некоторые? Разве он думает только о себе? Кто, как не Луиза, мог лучше других судить обо всём этом? Вот уже два года, как они виделись почти ежедневно, и Луиза была уверена: ни до Кербера, ни после него у неё никогда не было и не будет такого внимательного, доброго и заботливого друга.
Чвиз и Миллер — Луиза это знала — считали Кербера никудышным физиком. А ведь он талантлив. Она понимала это лучше других. Он мог быть ничуть не хуже самого Чвиза. Но разве он виноват в том, что всю жизнь его преследовали сплошные несчастья и угнетающие неудачи, которые могли бы свалить с ног любого?
В детстве у него обнаружились незаурядные математические способности, ему прочили большое будущее, но когда он, блестяще окончив колледж, собрался было поступать на математический факультет, его призвали в армию и отправили в тропики. Три года он воевал с туземцами. Луизе страшно было подумать о том времени, когда её Отто могли убить!
Неважный физик? Но разве его вина в том, что самые лучшие годы ушли так бездарно? А потом — потом он почувствовал, что стал не тем, чем был раньше. Он прямо сказал об этом Луизе: «Луиза, я потерял свой мозг. Пропала ясность мысли, сообразительность, способность взглянуть на задачу с неожиданной стороны. Осталась разве что только память…»
Она знала, что Отто стал «человеком Дорона». Он признался ей даже в этом. Но Луиза готова была понять Кербера. У него не было иного выхода. Иначе ему никак не удавалось возвыситься над другими людьми, между тем он стремился получить от жизни то, что соответствовало его истинным способностям.
В тот последний раз, когда они встретились, Отто не был мрачным или грустным. Наоборот, он выглядел как человек, воспрявший от неприятностей. Телеграмма Чвиза? Ну и что — телеграмма?! Она лишь поможет ему ускорить события. Так он собирался некоторое время подождать, пока всё утихнет, пока улягутся страсти, а потом спокойно уехать вместе с Луизой в такую даль, где никакой Дорон их не достанет. А тут придётся действовать решительней. Он не трус, он пойдёт на свидание к Чвизу, и если старик заупрямится… Нет-нет, Луизе не надо волноваться, пусть её не беспокоит, что он предпримет тогда.
Но если его план почему-то сорвётся, она должна быть готова. Он заедет за ней ночью, они очень скоро будут в безопасном месте…
— Отто, но что мы будем делать с этими чертежами? — спросила Луиза. — Брось их, мы обойдёмся и так.
— Установка Чвиза, дорогая моя, — серьёзно ответил Кербер, — важнее сейчас, чем атомная бомба.
В его голосе ей почудились незнакомые нотки.
— Но к чему тебе атомная бомба, милый? — спросила Луиза, как мудрые родители спрашивают своих капризных детишек, требующих слишком дорогую игрушку.
Они сидели в его «опеле», был вечер, машина стояла на обочине загородного шоссе. Кербер внимательно посмотрел на Луизу и совершенно серьёзно сказал:
— Атомная бомба мне действительно не нужна. Я говорил тебе однажды: после того как Миллер создал свою установку, тормозящую взрыв атомной бомбы, это оружие стало не более опасным, чем лук и стрелы. Теперь всё снова будет зависеть от людей — ты понимаешь? — от людей! Я смогу производить солдат. Сколько угодно солдат. Сильных, не знающих колебаний, готовых на всё… Сверхлюдей.
— Что нам с тобой до этого! — воскликнула тогда Луиза. — Пусть заботится об этом Дорон.
— Дорон? — сказал Кербер. — Этот слюнтяй? Человек, который способен только комбинировать, согласовывать и считаться с общественным мнением? Нет, действовать нужно решительно и твёрдо!
— Ты шутишь, милый?
Кербер тогда странно посмотрел на Луизу и отвёл глаза в сторону.
— Да, я, разумеется, шучу.
И они вернулись в город…
— Он был моим последним и единственным шансом в жизни, — тихо сказала Луиза Гарду.