Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)

Нерар Франсуа-Ксавье

Доносы: поймать удачный момент

Если мы посмотрим теперь на все обращения, полученные комиссией, то обнаружим в них, в масштабе всей газеты, те же особенности, что и в отделе писем. Все или почти все эти письма направлены против руководства издания: каждый из действующих или бывших членов редакционной коллегии получает, таким образом, свою долю. Мощный взрыв ярости и ненависти — вот основное впечатление от чтения этих документов. Показательна неприкрытая радость одной из авторов в первых строках ее послания {668} :

668

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 318. Л. 4 и 12 (машинописный и написанный от руки экземпляры).

«Настал, наконец, день, когда я могу рассказать, что творится в коллективе, называющемся редакцией центрального органа нашей партии».

Глядя на эти страницы, с некоторым ужасом чувствуешь все накопившееся за много месяцев напряжение. Здесь и мелкие обиды, и месть, и разочарование, и ненависть… Кто-то даже пользуется случаем и повторно посылает старые разоблачительные

письма! Так, одна из журналисток сообщает членам комиссии содержание своего послания Сталину от 31 мая 1938 года {669} . Авторы писем пускают в ход все средства, и дело Хайкиной, о котором большинство, по их собственному признанию ничего не знает, — всего лишь предлог, чтобы дать свободу часто самым низменным чувствам и побуждениям.

669

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 319. Л. 10–25.

Письма, поступившие в комиссию

Можно выделить четыре категории писем в зависимости от того, какими побуждениями руководствовались их авторы:

1. Многие авторы [208] — бывшие сотрудники «Правды»: уволенные или уволившиеся по собственному желанию, они пользуются ситуацией, чтобы «свести счеты». Речь идет, конечно же, о желании отомстить, но также и о том, чтобы добиться наказания за допущенную по отношению к ним несправедливость: они не были ни такими плохими работниками, ни такими вредителями, как о них говорили, раз на их вчерашних обвинителей сегодня грозно указывает всемогущий Центральный Комитет. Например, журналистка, уволенная за то, что не написала заявления на отпуск (она утверждает, что сидела с больным ребенком), изо всех сил настаивает на отсутствии чувства сострадания у Ровинского и других членов редколлегии. Обиженный тон ее письма дает почувствовать твердое намерение заставить начальников заплатить за ее увольнение.

208

Семеро из пятнадцати авторов писем, сохранившихся в деле 318, уже не работали в «Правде» в конце декабря 1938 года.

2. Желание защититься, по-видимому, также диктует многие письма. Помимо примера с Капустиным, в эту категорию можно отнести также письмо бывшей секретарши Кольцова. Оно полно выражений, характерных для сигнала, но не в меньшей степени его цель — отмежеваться от того, с кем его автор работала:

«Я член партии с 1932 г., комсомолка с 1926 г. До сих пор моя партийная жизнь была честной и незапятнаной, если не считать комка грязи, отлетевшего в мою сторону от врага народа Кольцова, т. к. моя работа с ним (хотя я и не была его личным секретарем) все-таки наложила тень на мою честную работу в партии и в комсомоле и в “Правде”».

Главный объект ее атак и разоблачений — бывший начальник, но попутно задеты и те, с кем ему приходилось работать.

3. В ряде писем присутствует просто «патологическое» желание принести вред, как, например, в письмах А. М., который также больше не работает в «Правде», но ничего не говорит о собственных обстоятельствах в своих письмах. Количество является здесь обязательным признаком. А.М. направляет в комиссию два послания, 30 декабря 1938 года и 7 января 1939 и присовокупляет к ним копии предыдущих заявлений. Нападки в данном случае полны ярости. Бывший заместитель начальника экономического отдела, а ныне политинструктор в Красной армии, автор давно ненавидит руководство газеты, и об этом свидетельствует его обращение к Сталину от 31 мая 1938 года, оставшееся без внимания. А.М. использует случай — создание комиссии, чтобы окончательно свести счеты с тем, кто обзывал его «демагогом» и вынудил уйти с работы. «Я считаю, что “с волками иначе не делать мировой, как снявши шкуру с них долой”» [209]– Такая яростная ненависть, весьма вероятно, имеет болезненный характер и во всяком случае очень индивидуальна. Кольцов охарактеризован следующим образом: «…он имел трех жен, все иностранки». Другим в укор ставится пристрастие к выпивке (Никитин назван «пьяницей»), политическое прошлое («меньшевик в прошлом, меньшевик в жизни»), дружеские связи («Являлся первым другом разоблаченного врага народа Дятлова»), семья, любовные связи. 4. Значительно менее многочисленны «технические» письма, цель которых — реально улучшить работу газеты. Но забывать о них ни в коем случае нельзя. Так, например, руководитель отдела обзора прессы, покритиковав Кольцова, посвятил основную часть своего письма замечаниям по существу: слишком большая разобщенность подразделений, несоблюдение сроков выпуска газеты… По его словам, «редакция напоминает собой больше департамент, чем живую творческую организацию, какой должна быть большевистская газета» {670} . Большинство корреспондентов стремится написать как можно быстрее: немедленная реакция на создание комиссии доказывает, что стремление не упустить удачный момент действительно существует. Заседание в ЦК проходило с 23 по 27 декабря 1938 года, и основная часть писем (10 из 42) была написана либо во время заседания, либо в течение последующих двух недель (25 из 42). Объем писем, как правило, в несколько страниц (в среднем более шести) свидетельствует о том, как мало в них было импровизации, и какими они были продуманными.

209

Цитата из басни И.А. Крылова «Волк на псарне» (прим. ред.).

670

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 318, письмо Кружкова. См. также письмо М. Поликарпова на одиннадцати машинописных страницах (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 319).

Как мы видели, письма, в которых уделено внимание «технической» критике работы в «Правде» редки. Слова Жданова, который призвал писать о том, что в редакции «неблагополучно» {671} , были поняты исключительно как призыв назвать «конкретных носителей зла». Почти всегда недостатки в работе связываются с их предполагаемыми авторами. Но именно этого и ждала комиссия: это хорошо видно по некоторым письмам, где читавший их подчеркнул карандашом только абзацы с конкретными именами, оставив без внимания более «технические» куски. Эти письма, помимо мотивов, которыми

руководствовались авторы, объединяет еще и ярко выраженный характер доноса. Язык, которым пользуются авторы, несет на себе явный отпечаток периода «Большого террора»: в нем отчетливо доминируют слова, громко звучавшие во время чисток 1937 года, выражения, типичные для этого периода. Так, наиболее распространенными являются обвинения, касающиеся дружбы («быть другом такого-то»: встречается двадцать два раза), связей (тридцать четыре раза). Самые резкие слова — это «враг» и его варианты (75 раз, в одном письме — 19 раз) и «разоблачить» (36 раз). Другие обвинения — более обычные или уже вышедшие из моды («троцкист», «вредитель», «шпион»). Многим сотрудникам «Правды» ставят в вину их социальное происхождение, — не называя конкретных фамилий сотрудников [210] . Одна из корреспонденток Жданова, например, указывает на «офицеров» царской армии, «белогвардейцев», купеческих детей, «дворян».

671

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 315. Л. 10.

210

Газета и весь издательский комплекс, включающий типографию и другие издания (например, «Комсомольскую правду»).

Наконец, мишенью писем являются в основном руководители газеты. Кто-то, может быть, нападает и на более широкий круг коллег, но большинство правильно поняли «запрос» Центрального Комитета, и самые ядовитые стрелы направлены на членов редакционной коллегии. Например, П., бывший сотрудник отдела писем, имел, казалось бы, все основания посвятить главную часть своего письма Капустину, который его уволил. Но о Капустине говорится лишь вскользь, а самое большое внимание уделено Никитину:

«Моя партийная интуиция почти никогда меня не подводила. И я должен сказать, что Никитин весьма странный, нечистоплотный человек. Он окружил себя в “Правде” людьми, которые ныне из'яты органами НКВД» {672}

672

Там же. Д. 319.Л. 146.

Следователям из ждановской комиссии, таким образом, не составило труда найти нужные для их докладов аргументы и обвинения.

Методы работы комиссии Жданова

С корреспонденцией, поступившей в ждановскую комиссию, работа велась иначе, чем с сигналами, обычно проходившими через отдел писем. Небольшое количество писем позволило очень тщательно их проработать. Письма были написаны от руки, чаще всего их перепечатывали в секретариате комиссии, чтобы было легче читать. Члены комиссии оставили на них свои пометки и замечания красным и синим карандашом. Вся совокупность того, что обычно называют «компрометирующими материалами», вычленена и классифицирована. Службы Маленкова выпустили документ, который обобщает все сведения, полученные благодаря этим информаторам {673} , и «карточки», содержащие в сжатом виде обвинения в адрес каждого из членов редколлегии {674} . Затем проводившие чистку тщательно отобрали из полученных фактов те, которые позволили им получить результат, по-видимому, заготовленный заранее.

673

Там же. Д. 317. Л. 34 и далее.

674

Там же. Л. 154–157 (Ровинский), Л. 158–162 (Ушеренко), Л. 163–166 (Никитин), Л. 167–168 (Давидюк), Л. 169–170 (Мануильский).

Так, некоторая часть информации, содержащейся в письмах, не используется напрямую или просто игнорируется. Например, множество упреков звучит в нескольких письмах в адрес Ровинского, одного из членов редколлегии: его обвиняют в зажиме критики, в «семейственности», пишут, что он «бывший меньшевик» и, следовательно, «меньшевик в жизни» {675} , [211] что он работал с врагами народа и сочувствовал им. Но комиссия тем не менее не предлагает его уволить. Наоборот, он остается в редколлегии секретарем. Свою порцию обвинений получает и Никитин, другой руководитель газеты и одновременно сотрудник Агитпропотдела ЦК. По словам авторов писем, он — «пьяница», организовывал пьянки с участием позднее разоблаченного «врага народа» {676} . Этого руководителя ждет наказание, его снимают с работы в ЦК, и комиссия считает необходимым его дело «передать на обсуждение Партколлегии» {677} — формулировка, означавшая последующее исключение из партии.

675

РГАСПИ. Ф. 17. Он. 120. Д. 319. Л. 29.

211

Эти слова подчеркнуты членом комиссии, читавшим донос.

676

Там же. Л. 28.

677

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 316. Доклад, подписанный Шкирятовым 21 января 1939 года.

Нападкам корреспондентов на отдельных людей уделялось при расследовании не меньше внимания, чем высказанным в письмах замечаниям по организации работы службы. Об этом можно судить, например, благодаря фрагментам, подчеркнутым цветным карандашом {678} . Кроме того, окончательный отчет, посланный Жданову 5 января 1939 года, написан скорее в техническом ключе. Он достаточно точно, как мы могли убедиться выше, описывает работу службы. Но в приложениях, содержавших выдержки из писем, собраны очень яростные и очень личные фрагменты {679} : четыре женщины обвиняют Капустина в его связях с прекрасным полом, пишут о «похабных» жестах и «панибратских взаимоотношениях».

678

Например: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 319. Л. 213.

679

Там же. Д317.Л.50–52.