Пять семей. Взлет, падение и возрождение самых могущественных мафиозных империй Америки
Шрифт:
Скрытые микрофоны в «Пальм-Бойз» также уловили инкриминирующие высказывания двух ближайших подчиненных Дакса Коралло в семье Луккезе — Сальваторе Тома Микса Санторо, младшего босса, и Кристофера Кристи Тика Фурнари, консильери. Они встретились с Салерно, чтобы рассмотреть вопрос о недопущении Расти Растелли в Комиссию. Толстяка Тони беспокоило, что чрезмерные сделки Растелли с наркотиками могут поставить под угрозу другие нью-йоркские семьи.
Разговор об исключении семьи Бонанно из Комиссии и наркополитике стал главным доказательством обвинения, компрометирующим Санторо и Фурнари в «предприятии» РИКО. Санторо, которому было уже за семьдесят, был не чужд сделок
Жучок в «Ягуаре» оказался незаменим для обвинения, предоставив множество сведений о полномочиях босса, в том числе о смертном приговоре для тех, кто игнорирует указ крестного отца, о расписании заседаний комиссии и о принятии членов в семьи. Он даже показал, с каким презрением мафиози относятся к кампаниям правоохранительных органов против них.
Через две недели после того, как Джулиани был приведен к присяге в качестве прокурора США в июле 1983 года, Сэл Авеллино, капо из Луккезе, рассказывал своему боссу, Даксу Коралло, о заявлениях Джулиани о том, что он намерен искоренить мафию. Ведя машину, Авеллино упомянул, что Джулиани и другие официальные лица считают, что усиление правительственных репрессий поможет искоренить мафию. Издеваясь над Джулиани, Авеллино перефразировал цели прокурора.
Авеллино: «Итальянцы — традиционные гангстеры, и они [чиновники] считают, что в течение следующих десяти-двадцати лет они смогут полностью уничтожить ее [мафию], потому что получают все больше и больше информации о ней».
Коралло: «Да, они сами себя уничтожат».
Авеллино: «Ну, и в тот день он [Джулиани] сказал: «Мы должны нанять больше прокуроров, потому что если мы наймем больше, то сможем уничтожить ее [мафию]». И я сказал себе: «Ну так иди и найми шестерых прямо сейчас, потому что мы только вчера вечером добавили шестерых»».
Позже в июле, катаясь на «Ягуаре», Дакс Коралло встревожился, когда Авеллино сказал ему, что статья в «Нью-Йорк Таймс» назвала его, Санторо и Фурнари иерархами семьи Луккезе. Оба мужчины были расстроены тем, что в статье сообщалось, что банда торгует наркотиками, и это вызвало дискуссию о переменчивом отношении мафии к наркотикам. Сделки с наркотиками были прибыльными, но привлекали больше внимания полиции, чем другие виды незаконной деятельности. Тони Дакс сказал, что хочет предупредить своих бойцов, что прикажет их убить, если они займутся широкой торговлей. В своем мафиозном кодексе он передавал Авеллино основную мысль мафии: разрешается тайно торговать наркотиками, но не попадаться.
Коралло: «С некоторыми из этих парней я не могу быть более откровенным, чем с другими, потому что я не хочу, чтобы кто-то возился с наркотиками, их надо убивать. Вот и все. К черту это дерьмо».
Авеллино: «Конечно, в этом вся проблема, блядь. В этом хламе. Им [правоохранительным органам] плевать на азартные игры и прочую хрень. Они никогда не заботились...».
Через несколько минут Коралло вернулся к своей озабоченности по поводу торговли наркотиками его солдатами. «...Нельзя заниматься наркобизнесом, не выходя на гребаные улицы и не продавая это дерьмо. Мы должны убивать их. У нас должны быть примеры. Видишь ли, другие люди [семьи мафии] не такие, как мы... Ну, любой, кто
Несколько дней спустя Авеллино и Коралло снова говорили в «Ягуаре» о новостях, в которых назывались лидеры семьи и незаконные действия банды. Тони Дакс вновь рассказал о том, как он старался держаться подальше от внимания правоохранительных органов и репортеров.
В какой-то момент Коралло и Авеллино с гордостью подтвердили положение Тони Дакса в преступном мире.
Авеллино: «В той статье говорится о Тони, Тони Даксе, что он контролирует Гармент-центр, контролирует бизнес по вывозу мусора. И строительство».
Коралло: «Да, конечно, разве вы этого не знали?»
Авеллино: «Конечно, я это знаю. Я знаю это, потому что я с вами, но все остальные не знают».
Коралло: «Да, но они не должны знать».
Оба мужчины разразились хохотом.
Во время другой экскурсии в «Ягуаре» Авеллино и Ричард ДеЛука, солдат Луккезе, замешанный в рэкете в Garment Center, были удивлены неосведомленностью нового «выправленного» члена Луккезе относительно откупов боссу.
Авеллино: «До того, как он исправился, он говорил мне, что профсоюз — его, понимаете? Я говорю: «Что, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что профсоюз твой?» Он считает, что этот гребаный профсоюз — его. А я говорю, профсоюз не ваш. Все принадлежит боссу».
ДеЛука: «Да».
Авеллино: «Подождите, а мы, мы получили привилегию только работать или управлять этим. Если только у тебя нет чего-то законного, что ты знаешь, что это твое, тогда они говорят: «Ну, это твое». Но все, что связано с...»
ДеЛука: «Вы работаете в его удовольствие».
Авеллино: «Вы делаете то, что он хочет. Я имею в виду, что даже если это законная вещь, в 90% случаев вы действуете в его интересах».
Еще одним косвенным доказательством того, что мафия была тайным обществом, а членство в нем — заботой, служат записи «Ягуара». Решение о том, стоит ли готовить собственного сына к вступлению в общество, занимало мысли Авеллино весной 1983 года, и в отдельных разговорах он обращался за советом к Коралло и Санторо. В разговоре с Коралло он затронул эту тему, упомянув капо Коломбо, Эндрю «Толстяка» Руссо.
Авеллино: «Энди Руссо только что сделал своего второго сына, самого младшего».
Коралло: «Они [Коломбо] «делают» всех своих детей, да».
Авеллино: «Да, он сделал двух своих сыновей».
Коралло: «А вы бы сделали своих детей?»
Авеллино: «Нет, не сейчас. То есть сейчас я думаю, что нет. Возможно, это изменится через пять лет, через десять лет, но сейчас я думаю, что нет».
В другой поездке наедине с Авеллино, Санторо, младший босс, не объясняя причин, сказал, что он и Коралло никогда не поощряли своих сыновей становиться мафиози. Отметив, что другие члены Луккезе «считают, что мы должны подумать об этом», Авеллино высказал свои мысли.
«Если эта жизнь была достаточно хороша для вас, а та — для меня. Если мы действительно верим в это, почему бы нам не захотеть, чтобы наши сыновья [вступили]. Если бы я был врачом, я бы говорил своему сыну с самого детства: «Ты будешь врачом», или если бы я был адвокатом, я бы хотел, чтобы мой сын стал адвокатом, так что они должны чувствовать, что если эта жизнь была достаточно хороша для меня, я хочу, чтобы она была хороша и для моего сына. Иначе мы действительно говорим, что эта гребаная жизнь ни к черту не годится. Она для птичек. Верно? Потому что мы всегда хотим для своих детей того, что хорошо для них. Верно?»