Пять веселых повестей
Шрифт:
– А как же, интересно, я могу ему об этом сказать? Знаком я с ним, что ли?..
– Ну, конечно, знаком!
– торжествующе, забыв даже о шепоте, воскликнул Рыжик.
– Ты не узнал отца? Значит, он великолепно перевоплотился!
– Это… это Владимир Николаевич?
– недоверчиво прошептал я.
– Но ведь у профессора нос горбатый и потом… лысина.
– Это все ему прилепили!
– радостно потирая руки, объяснил Рыжик.
– Так, значит, ты его не узнал? Очень здорово! И неужели она нравится тебе больше, чем он? Нет, не в смысле поступков. Он ведь и должен быть
Сперва мне захотелось сделать Рыжику приятное и сказать, что лучше всех «перевоплощался» на сцене Владимир Николаевич. Но потом я подумал: «Нет, не буду врать! Раз уж он такой справедливый и не разговаривал со мной целых три дня, пусть сам тоже слушает правду!»
И я сказал:
– Владимир Николаевич очень хорошо перевоплощался… Но мне все равно больше всех понравилась Жаннетта!
У Рыжика стало такое лицо, точно он хотел выбросить меня через барьер из директорской ложи.
– Если ты хоть когда-нибудь при отце похвалишь ее, получишь… Понял?
И он показал мне кулак, который я, несмотря на полумрак ложи, вполне ясно разглядел.
– А почему?
– тихо спросил я.
– Не твое дело! Но только попробуй похвали!..
Кулак снова появился поблизости от моего уха.
«Неужели Владимир Николаевич любит чтобы только его одного нахваливали?
– размышлял я.
– Это совсем на него не похоже! И почему я не должен хвалить Жаннетту, у которой такое замечательное лицо? Которая так хорошо играла и так мне понравилась?!.»
«ИДЕЯ НОМЕР ОДИН!»
Она пришла мне в голову совершенно неожиданно, как все мои самые гениальные идеи. Это была самая первая идея, которая осенила меня за Полярным кругом. Но я опять забегаю вперед…
А дело было так. Возвращаясь с Вовкой Рыжиком из театра, я заметил большую очередь возле одного из магазинов.
– За мебелью стоят, - сказал Рыжик.
– У нас в Заполярске очень много домов строится, люди в квартиры новые въезжают - значит, всем мебель нужна. Вот ее и не хватает… По Енисею столько шкафов и диванов сразу не перевезешь!
Я понял, что и нам с мамой тоже придется постоять не один день в таком вот длинном хвосте.
– У нас дома даже этажерки для книг и стол самодельные, - продолжал Рыжик.
– Вот придешь и увидишь. Я в школьной столярной мастерской под руководством Ван Ваныча сделал.
– Под руководством кого?
– Ван Ваныча! Ну, нашего учителя труда. Иваном Иванычем зовут. А он очень энергичный и всегда требует: «Не тратьте даром времени на пустяки!» Вот мы для быстроты, чтобы «не тратить времени на пустяки», его имя-отчество и сократили. «Ван Ваныч» получился.
– Интересно… А мы у себя в школе, в Москве, тоже табуретки сами мастерили, - вспомнил я.
– Только не для самих себя, а для жильцов из нового дома, который возле нашей школы построили. Тимка Лапин, отрядный поэт, даже стихи про это сочинил.
Я остановился и, помня, что Рыжик - будущий артист, продекламировал с максимальным выражением:
Ах, детки, детки,Вспомнив эти стихи, я снова загрустил по своей школе, по своим товарищам, по Витику-Нытику, который был, оказывается, таким преданным и верным.
– У меня в Москве, знаешь, сколько близких друзей было!
– сказал я.
Рыжик насупился:
– А близких друзей у человека много быть не может. Настоящий друг может быть только один и на всю жизнь! Так я считаю. А все остальные просто так, знакомые… или приятели. Вот у меня, например, отец - друг на всю жизнь!
– И больше у тебя друзей не будет?
– заволновался я.
Все печальные воспоминания сразу вылетели у меня из головы: очень уж мне хотелось стать для Рыжика «настоящим другом» и «чтобы на всю жизнь»! Но он ничего не ответил на мой вопрос, точно не расслышал его, и мне опять стало не по себе.
А дней через десять я вспомнил, что пора уже посылать в Москву свою очередную корреспонденцию. Я знал, что ехидная Галя Калинкина, которая отсюда, издалека, совсем не казалась мне ехидной, а казалась, наоборот, доброй и очень симпатичной; что наш солидный Толя Буланчиков, и наша высокосознательная Наташа Мазурина, и мой верный друг Витик-Нытик, и даже жалостливая Лелька Мухина - все ждут от меня сообщений о каких-нибудь замечательных делах, которые я лично придумал и организовал. Ведь Толя Буланчиков на прощанье так мне и сказал:
– Ты уж развернись там во всю ширь! Пусть знают, каких инициативных ребят воспитывают наша школа и наш пионерский отряд!
Но я пока еще «во всю ширь» не развернулся. О чем же было писать? А не писать тоже было нельзя, потому что мои московские друзья могли бы подумать, что я вовсе не собираюсь доказывать всем здесь, в Заполярске, «каких инициативных ребят воспитывают наша школа и наш пионерский отряд» под руководством Толи Буланчикова. О чем же было писать?!
И вдруг я прямо с балкона подскочил к письменному столу, схватил ручку и быстро-быстро застрочил по бумаге:
«Идея номер один! Я так решил назвать эту заметку, потому что хочу рассказать в ней о своей самой первой идее, которая родилась здесь, за Полярным кругом, среди вьюг, буранов, низкорослых кустарников и полярных ночей. То есть пока еще ничего такого нет - ни вьюг, ни полярных ночей, а есть только низкорослые кустарники, но все это скоро наступит… И вот я, готовясь к борьбе со стихийными трудностями, решил придумать что-нибудь такое, что сделало бы жизнь заполярников легче и радостней.
А надо вам сказать, что здесь строят очень много жилых домов, и если вы пройдете по главным улицам, то и от Москвы их не отличите. Но вот мебели пока еще не хватает. Ведь город-то еще совсем новый, молодой! Даже, можно сказать, юный. И всем, значит, нужна мебель. И вот я решил предложить, чтобы столярная мастерская школы, в которой я скоро буду учиться, была срочно переименована в «Мебельный цех» и стала изготовлять разную мебель для местного населения: этажерки, стулья, столы, табуретки…»