Пять веселых повестей
Шрифт:
– Телеграмму?!
– воскликнула мама.
– Разве телеграмма, этот клочок бумажки, сможет заменить им единственного сына? Ты ведь единственный сын?..
– Единственный!
– гордо подтвердил Рыжик.
– И в своем роде, так сказать, тоже единственный!
– ехидно вставил Дима, оторвавшись от своей «общей» тетрадки в красном клеенчатом переплете.
«Да, наш бедный Димочка совсем изменился, - с грустью подумал я.
– Раньше ведь он и сам выдумывал всякие забавные истории (вот, например, со знаменитой
– А я уверен: телеграммы будет вполне достаточно!
– упрямо заявил папа.
– Так и напишем: «Ваш сын летит навстречу романтике! Пламенный привет и наилучшие пожелания от его друзей и попутчиков!»
– Ну, я беглецам не попутчица!
– решительно заявила мама.
– А ты, знаешь ли, никогда не был и не будешь матерью!
– И не претендую на это, - согласился папа.
– Я всегда был и буду всего-навсего отцом.
– Вот именно: всего-навсего! Отец и мать - это, знаешь ли, день и ночь!
– А кто из них день?
– Не остри, пожалуйста!..
В эту минуту бортпроводница Настя сообщила нам, что Омск закрылся и не принимает. Мама, наверно, сразу вспомнила рассказ Генриетты Петровны о том, как самолеты, которых не принимают на аэродром, «полетают, полетают, пока не кончится горючее, а потом прямо падают куда попало». Она слегка побледнела…
Но Настя тут же успокоила всех, сказав, что, хоть Омск от нас и отказался из-за плохой погоды, но зато Новосибирск принимает «с распростертыми объятиями». Она так и объявила.
Когда мы спускались по трапу в Новосибирске, мама тихо шепнула Владимиру Николаевичу и Диме:
– Следите за ним, чтобы не удрал! Как сойдет вниз, так сразу его окружайте!..
Уже на земле она сказала Вовке Рыжику, взяв его за рукав так решительно, как берут только милиционеры нарушителей правил уличного движения:
– Сейчас мы тебя сдадим куда надо, чтобы ты поскорее вернулся к родителям!
Тут Владимир Николаевич широко раскрыл руки - и Вовка, рывком освободившись от мамы, бросился к нему. Владимир Николаевич поднял Рыжика в воздух и тихо, ласково поглаживая его медные волосы, сказал:
– Уже вернулся! Уже вернулся!
– Как?.. Как вернулся?
– еле-еле проговорила мама.
– А очень просто. Я и есть его родитель!
– Вы?! Так зачем же тогда?.. Зачем все это? Весь этот спектакль?
– Вот именно: спектакль!
– хитро подмигнув, воскликнул Вовка.
Владимир Николаевич стал негромко объяснять своим мягким, ласковым голосом:
– Вовка, видите ли, хочет стать артистом. И не в далеком будущем, а прямо сейчас. Хочет в школьном спектакле сыграть Тома Сойера. Это его любимый герой!
– А отец всегда говорит, - перебил Владимира Николаевича Вовка, - что для актера самое главное - это уметь перевоплощаться. Вот
– Раз уж до милиции дело дошло, значит поверили, - подтвердил мой папа.
– Здорово разыграл я вас!
– торжествовал Вовка.
И Владимир Николаевич тоже радовался.
– Действительно, разыграл! По первому, можно сказать, классу! Теперь уж я вижу, что ты, Вовка, артист!
– И, обращаясь к нам, повторил: - Мы с ним часто всякие истории выдумываем.
Мне сразу очень понравилось, что они разговаривают друг с другом, как товарищи, как равный с равным. И еще то, что «всякие истории выдумывали», и даже то, что Рыжик называл своего папу «отцом»…
Мама моя долго еще не могла прийти в себя. И почему-то вдруг стала придираться к папе:
– Ну, теперь я понимаю, почему Владимир Николаевич был так спокоен. Он просто все знал! А ты… ты-то почему? Или в тебе уж все отцовские чувства угасли?
– И я тоже знал!
– неожиданно заявил папа.
– Откуда?
– удивился Владимир Николаевич.
– Значит, мы плохо разыграли?
– Нет! Ваш Вовка действительно все разыграл по первому классу, - успокоил папа.
– А вот вы сами на несколько минут, как бы это сказать… «разгримировались». При посадке, еще в Москве, вы себя немного выдали: стали тревожно оглядываться по сторонам, а когда увидели, что Вовка ваш невдалеке и тоже по трапу взбирается, сразу успокоились. Я тут же подумал: наверно, отец и сын! Так что отцовские чувства во мне еще не совсем того… не угасли…
Когда наш «ТУ-104» из Новосибирска взял стремительный курс на Красноярск, я, развалясь в кресле, достал тетрадку. Рыжик сидел рядом. Я очень завидовал ему. Мне тоже страшно хотелось немедленно кого-нибудь разыграть, да так, чтобы все кругом только ахнули и с десяти тысяч метров на землю попадали (конечно, как говорит Галя Калинкина, «в переносном смысле слова»). Но я не мог придумать, как и кого именно мне разыграть. Тогда я решил хоть чем-нибудь тоже отличиться, поразить Вовку и написал на обложке тетради: «Путевые заметки».
Свою первую заметку я решил назвать так: «А меня не тошнило!» Хорошо было бы, конечно, если б всех остальных в самолете просто наизнанку выворачивало, а я бы один оставался героем среди всего этого кошмара. Но никто, к сожалению, как и я, не пользовался «гигиеническими пакетами».
Я все же начал свою заметку так: «Все пассажиры перенесли путешествие очень тяжело. Самолет бросало из стороны в сторону! Но я чувствовал себя так же, как на земле. Даже еще лучше!..»