Пятая Сила

Чинючина Алина

Когда взбудораженный, уставший малыш уснул, наконец, Тала долго лежала с ним рядом. Вдыхала родной запах детской кожи и мягких волос, прижималась щекой к прохладной щечке, гладила маленькие руки, сжимавшие игрушечного варана – даже во сне Лит не выпустил любимую игрушку. И незаметно задремала сама, не раздеваясь, на краю, едва держась, чтобы не упасть. Проспала, наверное, всего пару часов, а когда проснулась, было уже совсем темно.

Тихо дышал на постели Лит, снаружи метался свет, слышались голоса. Тала встала, подошла к выходу, долго стояла, вслушиваясь в обрывки слов, долетавшие снаружи. Потом, когда шаги и разговор стихли, попыталась расспросить солдата, сторожившего

ее. Часовой - не тот, который был днем, другой – сперва молчал каменно, потом сжалился и шепотом отвечал на ее осторожные, тихие вопросы. От него Тала узнала, что город взяли уже ближе к закату, что князь Тирайн был ранен и теперь находится здесь, в лагере. Больше о судьбе его солдат ничего не знал. Город горит, но не так сильно, как могло бы быть. Погибло много мирных людей и почти вся дружина Таннады. Замок князя Реут запретил трогать; все комнаты обыскали с ног до головы, а что искали – ему, часовому, неведомо. Сейчас Реут здесь, в лагере, а в Руту войдет утром, с передовым отрядом. Он, солдат личной княжеской сотни, тоже будет с ним.

Сунув стражнику в руку серебряную монету, неведомо как завалявшуюся в кармане, Тала вернулась, легла рядом с сыном и задумалась.

Тирайн жив. Это самое главное. Впрочем, Саадан ведь и не хотел его убивать. Что с ним будет дальше? Камень Саадан наверняка нашел; но ведь Тирайн не отдаст просто так, а это значит – поединок. Или убийство, подлое, убийство пленного и безоружного, но на это Саадан – при всем – не пойдет. Увидеть бы мужа, хоть взглядом обменяться, хоть словом перемолвиться перед тем как…

Что будет с малышом? Убьют его как возможного будущего князя или все-таки нет?

Судьба ее самой Талу почти не волновала. Как уберечь сына? Упросить Саадана? В ноги кинуться, пообещать отдать свой Камень, Камень Огня, в обмен на жизнь уже не мужа, но сына?

Сон пришел – тяжелый, без видений, глухой и черный, как колодец, в который никогда не проникает солнце.

* * *

Тала очнулась рывком, точно выдергивая себя из тяжелой дремотной одури. Не понимая, где находится, вскинулась на постели, торопливо огляделась. Где она? Что с ней? Рядом тихо дышал Лит; он раскидал руки и ноги по всей кровати, оставив матери лишь чуть-чуть свободного места с края, намотав себе на живот одеяло. Тала поежилась от утреннего озноба, поплотнее укрыла сына. Маленькие сапожки валялись, брошенные, под ногами, Тала подняла их, аккуратно поставила у края кровати, огляделась.

Уже совсем светло, но солнце еще не встало, кажется. Снаружи довольно тихо – или большая часть солдат уже покинула лагерь, или просто все еще спят. На столе стоит поднос с едой на двоих (Тала улыбнулась – есть даже молоко и свежие фрукты для малыша), кувшин с водой для умывания. Кто же это такой заботливый?

Она умылась, пожевала что-то, не глядя, просто чтобы поддержать силы, ведь уже сутки во рту не было ни крошки. Мысли стали четкими и точными, все вчерашнее вспомнилось с необыкновенной яркостью. Тело ломило от усталости, но голова была ясной. Ей нужно увидеть мужа.

Тала погладила Лита по волосам и тихо вышла из шатра. Стражу от входа убрали.

Лагерь действительно поредел – видно, часть солдат уже отправили в город. Шатер князя Реута – Тала заметила его позапрошлым вечером – еще стоял, движения в нем заметно не было. Спит? В воздух кое-где поднимались дымки костров, откуда-то уже тянуло запахом жареного мяса (Талу замутило). Тихо как. Вчера и позавчера здесь совсем не было так тихо. Слышны даже птицы – высоко над головой уже завел свою песню

жаворонок. Вот кому все нипочем, усмехнулась Тала. Свежо, но день будет жаркий. Макушка лета. Мимоходом она с горечью подумала, что сейчас бы в городе вовсю шли праздники. Она такой костюм приготовила для карнавала – красное, яркое платье с длинным шлейфом и широкой юбкой и черную маску, а в прическу – черные перья. С рыжими ее волосами было бы очень красиво. А на бал последним вечером можно было бы надеть то, любимое, - белое с вишневым поясом и вишневым же кружевом по подолу. И волосы подобрать высоко…

Платье… А выпал ей на праздник только мужской костюм и седло. И - кровь бросилась в лицо - и счастье. И уж за него ей точно на судьбу обижаться нечего.

Она шла по лагерю, оглядываясь, вертя головой по сторонам. Где же держат пленника? И где, кстати, Саадан? Нечастые встречные смотрели на нее удивленно, но спросить о чем-то или остановить почему-то не решались.

– Госпожа?
– окликнули ее сзади. Голос удивленный, чуть знакомый.

Она обернулась. Да, солдат, стороживший ее весь вчерашний день… Ретан, кажется… Тала почти не помнила его лица, но запомнила голос – и руки, связывавшие ее заново, сильные, мозолистые руки.

– Госпожа, почему вы одна? – спросил Ретан, подходя. – Вы кого-то ищете?

– Да, - сквозь зубы проговорила Тала, по-прежнему обводя взглядом лагерь. – Господина мага я ищу. Где он?

– Так это… - солдат на мгновение растерялся. – Нет его…

– Так уж и нет? – ей отчего-то стало смешно.

– Ушел же он, - откашлялся солдат и посмотрел на нее отчего-то виноватым взглядом. – Ушел… с час как. И этот с ним… ну, который князь-то пленный.

Тала покачнулась.

– Как ушел? – проговорила с трудом. – Куда?

– Да я разве ж знаю? Я их уже издали видел… пошли они, вдвоем и без охраны. Вооон туда, - солдат махнул рукой в сторону холмов.

– Зачем?!

– Так а я откуда ж знаю? – повторил солдат. – Господин сотник хотел им охрану дать, а господин маг запретил… Но они без оружия ушли, это точно. Госпожа… - он взял ее за руку. – Вы бы вернулись к себе да подождали его… нельзя это…

Сильным рывком Тала выдернула ладонь, оттолкнула его с дороги и бросилась бежать к выходу из лагеря.

На нее оглядывались. Кто-то что-то неразборчиво крикнул. Кто-то, удивленный, попытался заступить дорогу – точным и метким ударом в лицо Тала отшвырнула его в сторону.

Несколькими сильными прыжками Ретан догнал ее, схватил за плечо.

– Госпожа!

– Прочь! – крикнула Тала, вырвавшись.

– Госпожа, возьмите коня, - быстро, лихорадочно проговорил Ретан. – Мой Орлик смирный и под седлом, так будет быстрее!

Тала на миг остановилась, взглянула на него – и бросила сквозь зубы:

– Спасибо.

Конек и вправду оказался смирным, но ей уже не было до этого никакого дела. Вскочив в седло, она пролетела по лагерю (кажется, кого-то сшибла с ног), едва не смела наружное охранение и вихрем помчалась к холмам – туда, куда, по словам солдата, ушли эти двое, запретив следовать за ними.

Ах, проклятые дураки!

Тала летела по мокрой траве, не замечая неровностей земли под конскими копытами. А земля ощутимо вздрагивала. И дрожь эту женщина чувствовала всем своим существом, она отзывалась в мышцах, коже, каждой клеточке тела.

…Как болит сердце. Любимый, единственный, тот, кто зовется моей жизнью. Если б знать еще, кто из двоих мне дорог больше, кого страшусь я увидеть сейчас лежащим в мокрой траве. Голос сына звенел в ушах, а перед глазами – другое лицо, родное и такое чужое одновременно.