Пятая Стража
Шрифт:
Такая работа, в отличие от слежки за выделенным объектом, называется «стоять на якоре». При всей своей рутинности, она в оперативном смысле сложнее и тоньше, нежели динамичные скачки по городу. Попробуйте проторчать где-нибудь от рассвета до заката, все и вся видеть, фиксировать — и оставаться незамеченным! Это сложно даже тогда, когда добропорядочная фирма, ничего не опасаясь, не выставляет «секъюрити» и не ведет внешнего наблюдения. А у «Баярда» внешнее наблюдение было. В будочке у ворот сидел весьма внушительных размеров малый и время от времени протирал грязной тряпкой запотевающие оконца на
Оттого Клякса со своим сменным нарядом хитрил и каждые два часа менял позиции. Поначалу они снимали справа от ворот, через лобовое стекло, спрятав машину за длинным панелевозом на обочине. Потом — слева, через заднее стекло, едва выставив багажник из-за киоска. Еще два часа Кира лениво ковыряла лопатой снег неподалеку, а сейчас Ролик в ее грязном бушлате, скверно матерясь и подвывая от холода, накалывал железным прутом бумажный мусор и стряхивал его в пластиковый мешок. В мешке заодно стояла и камера.
Машина «наружки» скрывалась рядом, во дворе многоэтажки на Глухарской улице. Клякса, попинав сапогами тугие шины «Жигуля», по-хозяйски заглянув под капот, отправился размять ноги, высмотреть места для оборудования ППН — пункта постоянного наблюдения. На чердаке, в подсобке, в пустующей квартире, в подъезде… На худой конец, всегда можно было поставить камеру на крыше ближайшего дома и пасти автосервис, не выходя из машины. Зимой это особенно актуально. Зимородок не любил необорудованных позиций. На них долго не продержишься, и разведчикам холодно. А Константин Сергеевич всегда заботился о своем личном составе.
Кира Алексеевна отогревалась в салоне, дремала вполглаза. Она сегодня встала рано, успела приготовить поесть Зайчику и мужу и приехать на базу к сроку. В зеркальце заднего вида отражалось ее усталое, нервное и несколько озлобленное лицо. Свет мой, зеркальце, скажи… Кира сместилась на сиденье так, чтобы не видеть собственного отражения. Сегодня оно ей не нравилось.
Ее Зайчик через несколько месяцев будет поступать в университет. Муж даже в редкие минуты трезвого взгляда на мир не был в состоянии что—нибудь решить… Кира нервничала и ругала себя дурой. Ей не на кого оставить ребенка. Ей нельзя рисковать. Разведчик со стажем, она не зря имела оперативный позывной Кобра и обладала свойственным русским женщинам беспросветным бесстрашием отчаяния. Но оставить Зайчика без прикрытия… Кира слишком хорошо знала жизнь.
Ролик ныл в ССН, сетуя на судьбу-злодейку, приведшую его в разведку, на этот холодный и голодный пост, в то время как оперативники налоговой полиции сейчас снимают пенки с торговых точек и пользуются уважением и почетом. А здесь, даже если и выпасешь коммерческий секрет — все равно ССБ (служба собственной безопасности) продать не даст! Ни себе, ни людям, блин!..
— Хватит пищать! — отозвалась, наконец, Кира. — Вот девушка симпатичная идет… даже красавица. Сейчас к тебе выйдет, увидишь. Поговорил бы с ней, познакомился…
— Это в прикиде дворника-то?! — обрадованный тем, что она отозвалась, с новой силой взвыл Ролик. — Да она, если нормальная, в милицию на меня настучит! Вот… ползет… ничего мордашка… Только сапоги на ней дерьмо. Отстой! Армянский самопал за пятьсот рублей. Я в Баку женской обувью целый год торговал. Теперь влет секу, что почем.
— И
— Если на девчонке сапоги дешевле сотни баксов — не подойду ни за что! Такая же голытьба, как и я!
Кира свирепо раздула ноздри, но сдержалась, поинтересовалась холодно:
— А человеческие качества тебя не интересуют?
— Благосостояние и есть объективная мерилка человеческих качеств! — самозабвенно ответил Ролик. — Остальное все — пых!
В эфире повисла тишина.
— Ой, я осел! — сказал Ролик. — Ишак паршивый!.. Наставник, простите пожалуйста! Я совсем забыл, что у вас дочка!
Кира все молчала, недовольная тем, что Ролик угадал ее мысли. Никто не любит раскрывать свои слабые места. Стажер все ныл и просил прощения, напоминал о своих заслугах, и она сказала:
— В тебе, действительно, много хорошего. Только ложка дегтя портит бочку меда.
— А во мне нет бочки меда! — обрадовался прощению Ролик. — Во мне бочка дерьма, между прочим! Ложка меда ведь не портит бочку дегтя, верно?! Кира Алексеевна, что вы опять замолчали?! Я опять что-то не то брякнул?! Кира Алексеевна! Але! Смольный! Барышня! Наставник, не обижайтесь на дурака! Але! Проверка связи! Ну — так нечестно… Я тоже на вас обижусь. Не буду с вами разговаривать, пока сами не попросите, вот так! Все! Отбой! Конец связи!
Ролик обижался напрасно. Кира никак не могла ему ответить. Она даже приглушила рацию дрогнувшей рукой и сжалась в комок на переднем сиденье. Рослый мужчина с борцовской фигурой и внешностью — у него были красные, многократно переломанные уши — возник откуда ни возьмись во дворе. Секундой позже Кира сообразила, что он вышел из черного приземистого «форда», неслышно подкатившего закоулком сзади. Увлекшись пикировкой с Роликом, она не заметила чужую машину, потому что отодвинулась и не смотрела в зеркало заднего вида. Оттого ее как молнией поразило, когда темноволосый восточный батыр вдруг заглянул в салон через лобовое стекло, едва не приплюснув к нему свою не обезображенную интеллектом физиономию. Этого человека она видела, когда несколько месяцев тому назад вместе с Кляксой работала по Дабиру Рустиани [4] . «Это Кураев, — вспомнила тотчас Кира. — Он вел контрнаблюдение, прикрывая Рустиани. Он нас тоже видел».
4
См. Дмитрий Черкасов, «Невидимки».
Следовало немедленно разрядить ситуацию, перевести ее в разряд безобидных. Кира достала из сумочки помаду, зеркальце и принялась подкрашивать губы, как ни в чем не бывало надувая их бантиком. «На мне сейчас очки… он не должен меня узнать…» Она подняла глаза, удивленно округлив их, вопрошающе глядя в упор на красную широкую рожу, загородившую свет в салоне. Умственные способности Кураева были невелики с детства, да и потом не прибавлялись. Он осклабился и отодвинул голову от стекла. Он не вспомнил Киру. Сотрудники ФСБ ассоциировались у него только с крутыми здоровяками из группы активных действий, которых он в глубине души побаивался.