Пятая женщина
Шрифт:
— Хольгер Эриксон продавал машины. Сколько можно об этом говорить!
— Кроме того, он писал стихи и наблюдал за птицами, — возразил Валландер, не пытаясь скрыть раздражение. — Вы слышали или не слышали, чтобы Хольгер Эриксон когда-нибудь говорил о наемниках? Или о войне в Африке?
Свен Тирен, не отрываясь, смотрел на него.
— Почему среди полицейских так редко попадаются приятные люди? — спросил он.
— Потому что нам приходится заниматься неприятными вещами, — ответил Валландер. — Предупреждаю, что с этой минуты вы только отвечаете на мои вопросы. И ничего лишнего. Никаких
— А если они будут?
Валландер почувствовал, что, того и гляди, нарушит должностную инструкцию. Но ему было уже все равно. Человек, сидевший по другую сторону стола, вызывал у него безотчетную антипатию.
— Тогда я буду вызывать вас сюда для допроса каждый день. И кроме того обращусь к прокурору за разрешением на обыск в вашей квартире.
— Что вы там хотите найти?
— Это мое дело. Я вас просто предупреждаю.
Валландер понимал, что рискует. Свен Тирен мог разгадать его игру. Но, видимо, тот предпочел выполнить условия Валландера.
— Хольгер был мирным человеком. Правда, в делах не миндальничал, свою выгоду знал. Но про наемников никогда не говорил. Хотя ему наверняка было что сказать.
— Что вы имеете в виду? Что значит «было что сказать»?
— Насколько я понимаю, наемники воюют против революционеров и коммунистов? А Хольгер был по меньшей мере консерватором.
— Как это «консерватором»?
— Он считал, что наше общество катится ко всем чертям. И что, пока не поздно, нужно вернуть телесные наказания и смертную казнь. Если бы он сейчас был с нами, сказал бы, что его убийцу следует вздернуть на первом же суку.
— Он с вами об этом говорил?
— Он со всеми об этом говорил. Это были его убеждения.
— Он сотрудничал с какими-нибудь консервативными организациями?
— Откуда мне знать?
— Если вам известны его взгляды, почему бы вам не знать и этого? Отвечайте на вопрос!
— Не знаю.
— С неонацистами?
— Не знаю.
— Он сам был нацистом?
— Про это я ничего не знаю. Он говорил, что общество катится к чертям. Терпеть не мог социалистов и коммунистов. Народную партию, и ту признавал со скрипом.
Валландер взвешивал слова Тирена. В чем-то они дополняли, а в чем-то меняли образ Хольгера Эриксона, сложившийся у полиции. Похоже, он действительно был очень сложным и противоречивым человеком. Поэт и ультраконсерватор, любитель птиц и сторонник смертной казни. Валландеру вспомнилось стихотворение на письменном столе. В нем Хольгер Эриксон грустит об исчезнувшей птице. И он же считает, что убийц нужно вешать.
— Он когда-нибудь упоминал, что у него есть враги?
— Вы уже спрашивали об этом.
— Я знаю. Но спрашиваю еще раз.
— Напрямую он этого не говорил. Однако дверь на ночь запирал.
— Почему?
— От врагов.
— Вы их не знаете?
— Нет.
— Он не говорил, откуда у него враги?
— Он никогда не говорил, что они у него есть. Это говорю я. Сколько раз можно повторять одно и то же!
Валландер предостерегающе поднял руку.
— Если мне потребуется, я буду задавать вам один и тот же вопрос каждый день пять раз подряд. Итак, врагов нет. Но он запирался по ночам, так?
— Да.
— Откуда вам это известно?
— Он
Валландер решил, что продолжать разговор не стоит. Придет время, он снова пригласит к себе Свена Тирена. Этот человек, несомненно, знает больше, чем говорит. Но Валландер не хотел идти напролом. Однажды спугнув Тирена, будет сложно снова вызвать его на откровенность.
— Думаю, на сегодня достаточно, — сказал Валландер.
— На сегодня? Мне что — опять сюда приезжать? А работать за меня кто будет?
— Я вам позвоню. Спасибо, что приехали, — сказал Валландер и, поднявшись из-за стола, протянул Тирену руку.
Не ожидавший такой любезности Тирен опешил. Потом крепко пожал Валландеру руку.
— Найдете сами, где выход? — спросил Валландер.
Тирен ушел, а Валландер позвонил Хансону. Ему повезло: тот сразу снял трубку.
— Свен Тирен, водитель бензовоза. Ты еще говорил, что он был замешан в каких-то драках. Помнишь?
— Помню.
— Посмотри, что у нас на него есть.
— Это срочно?
— Так же как и все остальное. Не больше и не меньше.
Хансон обещал посмотреть.
Валландер взглянул на часы — уже десять. Сходил за кофе. Потом записал для памяти весь разговор с Тиреном. На следующем совещании им предстоит обсудить факты, которые выяснились в ходе беседы. Валландер не сомневался, что это важно для следствия.
Когда он закончил писать и захлопнул блокнот, ему снова попался на глаза исписанный карандашом листок, который он уже столько раз хотел вернуть Сведбергу. Надо наконец сделать это. Валландер взял листок и вышел из комнаты. Уже в коридоре он услышал телефонный звонок. Поколебавшись, Валландер вернулся и снял трубку. Это была Гертруда. Она плакала.
— Приезжай, — всхлипнула она.
Валландер похолодел.
— Что случилось? — спросил он.
— Отец умер. Лежит в мастерской.
Часы показывали четверть одиннадцатого, был понедельник, третье октября тысяча девятьсот девяносто четвертого года.
12
Валландер ушел с работы, никого не предупредив: он был уверен, что Гертруда ошиблась. И вот он уже в Лёдерупе, вот отцовская мастерская — здесь, как всегда, пахнет скипидаром. Нет, Гертруда не ошиблась. Отец лежал лицом вниз на картине, которую перед этим писал. Глаза закрыты, а сведенная судорогой рука продолжает сжимать кисть. Смерть застигла его, когда он рисовал глухарю белые крапинки. Валландер узнал картину, над которой отец работал накануне, перед их совместной поездкой на побережье к Сандхаммарен. Смерть наступила внезапно. Позже, когда Гертруда немного успокоилась, Валландер узнал, что утром они, как обычно, позавтракали. И потом тоже все было как всегда: в половине седьмого отец пошел в мастерскую. В половине десятого они обычно пили кофе, и когда отец не появился, Гертруда пошла позвать его. А он уже умер. Слушая Гертруду, Валландер подумал, что, когда бы смерть ни пришла, она всегда приходит не вовремя. Всегда нарушает чьи-то планы — дела остаются несделанными, кофе невыпитым.