Пятая жизнь
Шрифт:
К полудню Святой суд собрался в полном составе, включая нотариуса, который молча подписал протоколы вчерашнего дознания и важно уселся за стол, готовый дальнейшей работе.
— Брат, — сказал инквизитор, поворачиваясь к епископу, — я велел привести сюда дочь ведьмы, которая вчера созналась в своих грехах.
— У нас есть и на нее денунциация?
— Нет, но мы можем допросить ее по третьему основанию Инструкции, как обвинение именем инквизиции. Поверь, брат, то, в чем призналась ведьма не могло не отразиться на ее
Последний довод убедил епископа в правильности принятого инквизитором решения.
— Ее уже доставили? — спросил он.
— С минуты на минуту…
Словно услышав его слова, два здоровых хмурых мужика внесли в камеру девушку. Внесли, будто куль с мукой. Один держал ее поперек живота, другой за плечи. Ноги ее раскачивались в полуметре от земли, а головы совсем не было видно. Девушка всхлипывала, издавая странные булькающие звуки. Видимо, рыдать сил у нее уже не осталось.
Конвоиры опустили ее на землю и молча удалились, довольные, что удалось так легко покинуть это мрачное место. Подозреваемую они поставили лицом к двери, спиной к столу, как положено по Инструкции — такова мера безопасности до того, как судьи прочтут молитву и сотворят крестное знамение. До этого дьявол через свою приспешницу мог легко соблазнить их посредствам голоса, взгляда или нечистого дыхания.
Когда дверь закрылась, девушка подняла руки к лицу. Плечи ее затряслись от сдавленного плача; потом ноги вдруг подкосились, и она, скорчившись, упала на бок. Длинные волосы разметались по грязному полу. Все это противоречило Инструкции, но предпринимать что-либо было поздно, потому что девушка открыла глаза.
Епископ поперхнулся и замер на полуслове, не дочитав до конца слова обращенные к Господу, а нотариус судорожно, словно боясь опоздать, перекрестился. Лишь инквизитор, самый невпечатлительный изо всех, продолжал беззвучно шевелить губами, хотя, какие слова он мысленно произносил при этом, никто не знал.
Епископ видел перед собой не лицо, а лик, подобного которому, он не встречал ни на одной иконе. Нечеловеческое притяжение наполненных слезами глаз не поддавалось вразумительному объяснению, а бледное лицо в обрамлении темных густых волос казалось неестественно вытянутым и узким. Покрасневшие веки с влажными ресницами, тонкие, по-детски приоткрытые губы…. Нет, все-таки главное — глаза. Оторвать взгляд от этих расширенных зрачков за дрожащей прозрачной пеленой Бог не дал силы простому смертному, даже, если тот являлся членом Святого суда.
Один инквизитор сохранил присутствие духа. Закончив читать молитву, он широко перекрестился три раза и сел, в то время, как остальные продолжали стоять, заворожено глядя на подозреваемую.
— Марта! — крикнул инквизитор.
Женщина, дожидавшаяся за дверью уже около получаса, появилась незамедлительно. Она прекрасно знала, что должна сделать, ибо подозреваемая обязана выслушать обвинение непременно стоя. Это закон.
Она подхватила девушку под мышки своими толстыми руками и легко поставила на ноги.
— Во имя Господне.
Девушка, наверное, снова повалилась бы на пол, если б Марта не держала ее заведенные за спину руки. Глаза ее погасли, унеся ощущение бесконечной глубины и страдания. Они будто наполнились темным туманом, но епископ продолжал видеть перед собой странное сияние, сравнимое, разве что, с нимбом.
— Для проведения справедливого дознания и определения истинной вины подозреваемой закон предписывает нам отделить ее от дьявола, оказывающего ей покровительство при помощи амулетов, вшитых под кожу, либо «дьявольских меток». Марта, можешь приступать к обнажению подозреваемой.
Алая волна, поднимаясь снизу, проявилась сначала на шее, постепенно залив лицо девушки. Марта же, перестав удерживать ее руки, бесстрастно распустила пояс на юбке, которая тут же медленно сползла на пол, надувшись пузырем. Та же участь постигла блузку. Девушка не сопротивлялась и не пыталась протестовать, стоя с низко опущенной головой и поникшими плечами. То ли из-за этой позы, выражавшей полную покорность, то ли от белизны исподнего, но на фоне мрачных стен и отблесков факелов она показалась епископу святой.
Марта не восприняла эту святость, выполняя лишь приказания инквизитора. Ее руки продолжали действовать уверенно и четко, а на лице не проявлялось никаких эмоций.
Когда белые одежды мнимой святой превратились в кучу тряпья на грязном полу, девушка подняла голову. Ее рот приоткрылся, словно она хотела о чем-то спросить, и епископ с ужасом ощутил, что перед ним уже совершенно другая женщина. Теперь это была… прародительница Ева. Именно такая, какой изображают ее на картинах, манящая и в то же время стыдливо прикрывающая свои женские прелести.
Епископ мельком взглянул на инквизитора. Тот сглотнул слюну так громко, что она булькнула где-то внутри него. А взгляд «Евы» звал, причем, его сила казалась настолько могучей, что епископ схватился за край стола, опасаясь подняться в воздух и поплыть к ней безо всяких волшебных мазей. Такого с ним не случалось никогда. Его смирённая соответствующим духовным саном плоть никогда не давала знать о себе столь явно, несмотря на то, что каждый день, выполняя работу в Святом суде, он видел сотни обнаженных женщин.