Пятьдесят лет в Российском императорском флоте
Шрифт:
Убедившись в Черном море, как важно иметь быструю сигнализацию при управлении эскадренным артиллерийским огнем, я поручил своему помощнику капитану 1 ранга А.А. Ремерту предпринять опыты в нашей электротехнической мастерской с целью добиться выработки радиотелефона для переговоров между судами в эскадре. В ведении Главного инспектора минного дела состояло не только минное вооружение и электротехника, но и инспекция над заводами, казенными и частными, изготовляющими минное вооружение, электротехнику и взрывчатые пороха. В его же ведении находились постройка и вооружение подводных лодок и все школы, готовившие соответствующих специалистов. В нашей чертежной разрабатывались проекты новых подводных
По трем специальностям я имел троих талантливых помощников: капитанов 1 ранга Ремерта, М. Беклемишева и Шрейбера. Дела было много, но оно было интересное и живое, так как часто надо было ездить по заводам и строящимся судам, а также в Кронштадт, Либаву и в Черное море — для экзаменов минных и подводных школ, а летом на учебные отряды. Такая деятельность давала разнообразие и подвижность, к чему я привык. Я не скучал, был здоров и очень доволен своею службою. По праздникам в Гатчине навещал своих.
1 ноября я получил телеграмму из Вильно о смерти от воспаления легких моей матери. В тот же день мы с братом Вольдемаром уехали в Вильно на похороны. Там собралась вся наша родня, съехавшаяся из разных мест Литвы. Мать похоронили на Бернардинском кладбище, рядом с отцом в нашем фамильном склепе. Мне было очень жаль, что в последние годы я, отвлеченный службой, ограничивался только посылкою ей денег и кратких писем; между тем она часто в своих письмах звала меня приехать, предчувствуя свою кончину.
6 декабря 1910 г. Высочайшим приказом я был произведен в вице-адмиралы с утверждением в должности Главного инспектора минного дела. В январе 1911 г. было представление в Зимнем дворце всех высших чинов, получивших 6 декабря новые чины или назначения. Собралось несколько десятков морских и сухопутных генералов, и я в том числе. Подойдя ко мне, Государь приветливо поздоровался и поздравил меня. Он вспомнил свой осенний смотр Черноморской эскадры, сказал: «Я был очень доволен видеть вашу стрельбу; на большом расстоянии лайба была разбита в полчаса. Желаю вам на берегу работать с таким же успехом, как на эскадре в море».
Я был вполне удовлетворен, что моя деятельность в Черном море, хотя с запозданием, была отмечена Царем. Впоследствии я узнал от адмирала Сарнавского, что когда Царь приехал на эскадру смотреть стрельбу в сопровождении министра Воеводского и Бострема, то он с удивлением спросил: «А где же Цывинский?» Он, очевидно, вспомнил мой подробный доклад ему в Царском Селе в 1908 году.
Летом в Ревеле производились приемные испытания подводной лодки «Акула»; на циркуляции она стремилась выскочить на поверхность воды, и ее с большим трудом удавалось углубить. Но, когда горизонтальные рули были наложены на полный угол — вниз, она стремительно пошла на глубину и толкнулась килем о дно (глубина Ревельского рейда от 8-12 сажен); от сильного удара мы потеряли равновесие, некоторые упали. Дно было мягкое, песчаное, и крепкий корпус лодки выдержал удар без малейших аварий. Лодка быстро всплыла, и мы продолжили испытания.
В Либаву я ездил весной на экзамен школы подводного плавания (теория) и осенью на экзамен практики. Каждого офицера-слушателя заставляли управлять лодкою при различных эволюциях: погрузиться, пройти различными ходами, сделать несколько поворотов, выстрелить миной по подводному щиту и, наконец, подняться на поверхность. В Транзунд я ездил в августе на экзамены офицеров и нижних чинов, прошедших курс минных классов и проплававших лето на Учебном минном отряде. Осенью, по настоянию
Из Фиуме от завода Уайтхеда и из Франции от завода «Greusot» поступили рекламные предложения на покупку у того и другого заводов мин Уайтхеда, быстроходных (до 40 узлов), с усовершенствованным двигателем и подогревательным прибором для увеличения давления сжатого воздуха свыше 150 атмосфер. Я получил командировку во Францию для испытания на месте качеств мин «Greusot», а в Фиуме я командировал своего помощника капитана 1 ранга Пастухова. 3 октября 1911 г. одновременно со мною выехали в Париж Шпан, инженеры Соколовский, Харитонович и Ракуза-Сущевский — члены правления «Русского Общества изготовления снарядов». В эту компанию ввязался под каким-то предлогом отставной адмирал В., сопровождаемый (по старости) неизменно своей энергичной супругой. В то время он не числился у них членом правления, но очень старался, хотя был для завода совершенно бесполезен, будучи полным невеждой в торпедной и во всякой технике.
В Париже в главном бюро братьев Шнейдеров условились о маршруте поездок для осмотра их заводов в Harfleur’e, в Greusot и около Тулона. Париж значительно изменился к лучшему. Разрослись бульвары, и обновилась большая часть города, где была последняя выставка; явились Эйфелева башня, мост Императора Александра III и много новых монументальных зданий; устроена «metropolitaine», и по улицам снуют быстрые таксомоторы.
Первым на очереди на северном берегу Франции, возле Гавра, в устье реки Сены стоял Harfleur, где у гг. Шнейдеров имеется арсенал с орудийными и торпедными мастерскими и где производится окончательная сборка и выверка орудий и мин. Отливка же и заготовка крупных частей производится на заводах в Greusot. Здесь же, в устье реки Сены, на заливном лугу длиною около 25 километров, устроен артиллерийский полигон, на котором орудия испытываются стрельбою.
По железной дороге «Paris-Lyon-Medietrranee» экспресс увез нас в Шалон, откуда по особой ветке в Greusot. Это огромная территория, занятая заводами гг. Шнейдеров, и при них в зеленой роще раскинулся свой собственный городок из небольших особняков, построенных для мастеров и рабочих. В тот год население городка Greusot составляло около 35000 человек.
В главном административном корпусе помещаются бюро, конференц-зал, обширные чертежные, столовый зал для инженеров, библиотека и целый ряд номеров для приезжающих. На обрывистой горке, в парке из вековых лип, бережно сохраняется древний дворец времен Людовика XIV в том виде, какой был при основании завода в XVIII веке. Возле него стоят два круглых конических здания, в них в старину были стеклянные литейные хуты.
Французы с утра повели нас осматривать мастерские завода, работающего полным аллюром. Громадные корпусы, почерневшие от копоти, со свистом и шипением выпускали из себя струи белого пара, фонтаны искр и черные облака дыма; а из утробы этого чудовища разносился гул катающихся механизмов, стук молотов и шипение гидравлических прессов. Мы начали с литейной; там попали в момент, когда из огромного ковша (вагранки) ослепительно белой струей лилась расплавленная сталь в цилиндрическую форму. Застывшая болванка под гидравлическим прессом уплотняется, как тесто в руках пекаря, и впоследствии она будет основою пушки, или торпедным резервуаром для сжатого воздуха, или, наконец, корпусом фугасного снаряда. В следующем здании была бронепрокатная мастерская; там отлитые корабельные броневые плиты (до 12 дюймов толщиною) подвергались прокатке, и затем их закаливали, пуская на поверхность плиты струю холодной воды (секретный патентованный прием завода «Greusot»).