Пятьдесят оттенков Дориана Грея
Шрифт:
Женщины всех возрастов были разодеты в преддверии веселой ночи. Локоны у всех завиты и высоко подобраны на макушке, в волосах были булавки с драгоценными камнями и бархатные ленты. Среди них были действительно красивые девушки, но, как только его взгляд замечал миниатюрную фигуру и темную головку, сердце начинало учащенно биться – ему казалось, что это Розмари. Но каждый раз, когда она оборачивалась, он видел близко посаженные глаза, или мясистый нос, или слишком тонкие губы и понимал, что это не она – не так красива. Обманутая надежда каждый раз болезненно отзывалась в нем, и он спрашивал себя: пройдет ли это когда-нибудь? Ничто не могло принести ему радости с тех пор, как Розмари ушла.
Дориан не хотел поддаваться своим сексуальным фантазиям, бросаясь в объятия первой попавшейся женщины, но в то же время был не намерен растрачивать скоротечную юность и мужественность, иссушая душу романтической тоской по Розмари Холл. Нет, он будет регулярно удовлетворять свои потребности!
– Некоторые из них довольно привлекательны, – сказал он Хелен.
– Довольно? – переспросила она, лениво зевая.
– Некоторые даже красивы, – признал он, продолжая рассматривать зрителей через бинокль. Было что-то низкое в том, чтобы рассматривать женщин так, будто он собирался приобрести одну из них в качестве комнатной собачки.
– Как насчет той рыжей в желтом платье? Не стесняйтесь, пропускайте уродливых, – прошептала Хелен на ухо Дориану: – Старые и морщинистые уже насладились жизнью. И эта жизнь хорошенько их пощипала, пусть теперь чахнут. Как цветы или фрукты, люди тоже портятся и гниют.
Дориан нахмурился, пытаясь разглядеть, какая из рыжеволосых девушек была в желтом платье. И внезапно увидел ее на сцене – высокая, стройная, с удивительно гибкой фигурой и волосами цвета пылающего солнца. Он мгновенно ее узнал.
– Мы знакомы! – воскликнул он.
– Неужели? – спросила Хелен с легкой улыбкой. – Она удивительно красива. Где ты мог ее встретить?
– Я расскажу вам, Хелен, но вы должны обещать, что не будете ревновать, – сказал он, зная, что она могла прийти в ярость, если кто-то превосходил ее в распутстве. – В конце концов, ничего бы не произошло без вашего участия. Вы наполнили меня непреодолимым желанием узнать жизнь. С тех пор, как я встретил вас, что-то постоянно пульсирует в моих венах. Я жаждал волнующих событий. Итак, одним прекрасным вечером, около семи часов, я вышел на улицу в поисках новых ощущений. Я чувствовал, что огромный серый спрут густо населенного Лондона – порождение омерзительных грешников и их восхитительных грехов – таит что-то в себе. Я воображал самые разнообразные вещи. Даже опасности были источником удовольствия. Я запомнил одну важную вещь, которую услышал от вас в тот чудесный вечер, когда мы впервые ужинали вместе: секрет существования мира состоит в вечной погоне за красотой. Не знаю, чего я искал, я бесцельно отправился на восток, вскоре заблудившись в лабиринте мрачных улочек и темных площадей. Спустя полтора часа я наткнулся на нелепый фасад маленького театра, ярко освещенный газовыми рожками и сплошь покрытый кричащими афишами. Вы посмеетесь надо мной, но я зашел внутрь и даже заплатил целую гинею за ложу. Но что за вечер я провел там! Такой вечер нельзя забыть. Именно поэтому я поклялся сделать это, чтобы воспоминание о нем не потускнело со временем.
Он говорил, а Хелен смотрела на него с гордостью, как мать, чей сын вернулся домой после долгого отсутствия, чтобы положить к ее ногами заработанные богатства. Ей он был обязан всеми переменами, произошедшими с ним. Он раскрылся, как цветок, как прекрасный
Но с тех пор, как Розмари появилась у него дома, его охватывали противоречивые чувства. Была удивительная притягательность в ощущении безнаказанности, как будто черпаешь из источника вечной молодости. Но какой ценой ему это достается? Он поступил жестоко с Розмари, обесчестив ее с жадной алчностью, как будто воспользовался ее уязвимостью и любовью к нему. Но, к своему удивлению, он понял, что тоже любит ее. Когда они начали заниматься любовью, он чувствовал одно желание – возбудить и удовлетворить ее, но под конец в его затуманенном разуме зазвучал мрачный призыв Хелен – наказать без всякой жалости.
– В вас скрываются удивительные вещи, – сказала Хелен и удовлетворенно вздохнула. – Это только начало. Так кто же эта рыжеволосая красавица?
– Ее зовут Сибила Вейн.
– Я никогда о ней не слышала, – ответила она.
– Боюсь, и не услышите. Она посредственная актриса. Слишком посредственная даже для того, чтобы назвать ее игру ужасной. Впрочем, она вполне соответствует отвратительной режиссуре спектаклей, в которых играет.
Хелен засмеялась, услышав в словах Дориана отзвуки собственных рассуждений. Как любая заразная болезнь, ее образ мыслей легко передавался собеседнику.
– Дорогой мой, – начала она. – Только взгляните на нее – такая безвкусица уже свидетельствует о посредственности. Она просто объект вожделения. Таким, как она, абсолютно нечего сказать, но они говорят это с очаровательной улыбкой.
Дориан задумался над словами Хелен. Он представил себе Розмари – ее глаза, голубые, напоминающие цвет неба, застенчивую улыбку и каштановые волосы, обрамляющие округлое лицо с нежной кожей. Безупречной грацией и испуганным взглядом она напоминала молодую лань. Ее шея была изогнута, как стебель лилии, а прохладные, цвета слоновой кости пальцы были такими нежными и так старательно учились доставлять ему наслаждение.
– Есть красивые женщины, наделенные талантом, – произнес он, возвращая Хелен бинокль. – Неужели вы считаете меня таким же поверхностным?
– Нет, я считаю вас умудренным юношей. Дорогой Дориан, я стараюсь для вашего же удовольствия. Но, кажется, вы намерены завести долгую беседу с каждой из этих прекрасных газелей. В Лондоне есть всего несколько женщин, способных поддержать разговор, и вы разговариваете сейчас с одной из них.
– А как же Розмари? – спросил он. – Относите ли вы ее к этому меньшинству?
– Розмари очень талантлива. Она прекрасно управляется с кистью. Но все, что в ней есть привлекательного, она отдает живописи. В конце концов, у нее остаются только предрассудки, принципы и жалкий здравый смысл. Приятными собеседниками могут быть только второсортные художники. Хороший художник живет только своими произведениями и, следовательно, абсолютно неинтересен как личность. Великие поэты, действительно великие, – самые заурядные люди в мире. Но плохие поэты – очаровательны. Чем хуже их стихи – тем они привлекательнее. Я не могу устоять, если слышу, что кто-то недавно выпустил книгу посредственных сонетов. Эти люди переносят в жизнь поэзию, которую не могут передать в своих произведениях. Другие, напротив, воплощают в стихах то, что им не дано пережить. И Розмари – не исключение. Взгляни только на портрет, написанный ею! Все свои несбыточные желания она перенесла на холст.