Пятьдесят оттенков Дориана Грея
Шрифт:
Глухой стон – единственное, что смогла произнести Розмари в подушку, чувствуя, что близка ко второму оргазму.
– Хочешь, чтобы я еще поимел тебя?
Розмари простонала в ответ, с трудом заставляя себя улавливать смысл его слов.
– Хочешь, чтобы я наказал тебя? – спрашивал он, погружая в нее свой член, увеличивая темп, двигаясь так быстро, что ей казалось, что она в буквальном смысле рассыплется на части. Затем внезапно она почувствовала шлепок. Ее ягодицы напряглись от боли. Второй шлепок, и еще один. Он продолжал наносить удары. Она была слишком потрясена – он бил
– Перестань! Хватит! – простонала она от боли.
Он перестал, но теперь сжал рукой ее шею, как будто пытаясь задушить. Она пыталась разжать его пальцы своими маленькими ручками и чувствовала, что ей не хватает воздуха.
Дориан издал громкий стон, она почувствовала, что по его члену прошла дрожь, и он резко достал его. Струя теплой жидкости потекла по ее покрасневшим ягодицам, и она наконец смогла вздохнуть.
– Да, да, – повторял Дориан, целуя ее и скользя руками вдоль ее тела. – Розмари, ты так прекрасна! Такая тесная, такая новая. Я бы мог заниматься с тобой любовью вечно.
Розмари молчала, набираясь храбрости, чтобы сказать что-то… Чтобы что-то сделать. Она была потрясена. Ее сны полностью воплотились в жизнь. Дориан хотел причинить ей боль. Дориан сделал это. Тяжело дыша, он упал на кровать рядом с ней, касаясь ее плеча, чтобы она перевернулась на спину, но она не отнимала головы от подушки.
– Розмари? – позвал он.
Она не хотела, чтобы он видел ее слезы. Или, напротив, хотела. Она не понимала, чего сейчас хочет. Наверное, ничего. Единственное желание – убежать отсюда.
Прижимая полотенце к груди, она встала. Ноги дрожали, мышцы слишком долго были напряжены. Внутри ее что-то саднило, как будто ее насадили на усеянный шипами кулак, и каждый шаг давался с трудом. Она посмотрела вниз и увидела следы крови на внутренней стороне бедер. Розмари уронила полотенце. Насыщенный красный цвет ткани скрывал пятна девственной крови, но они все равно бросались в глаза.
– Розмари? – вопросительно произнес Дориан с ноткой беспокойства в голосе.
– Что? – спросила она, немного оправившись от рыданий.
– Куда ты?
Она быстро одевалась, не позаботившись надеть все нижние юбки. Нельзя было показаться на людях в таком виде, ей нужен был экипаж.
– Пожалуйста, попроси Виктора – его ведь так зовут? – взять для меня экипаж. Мне срочно нужно ехать.
– Но, Розмари, – он вскочил с кровати и бросился к ней. Он все еще был раздет, и она не решалась взглянуть на него и на то, что несколько секунд назад находилось внутри ее.
Дориан схватил ее руки и поднес их к губам, покрывая поцелуями и умоляюще глядя на нее. Исчезла мрачная отчужденность, его глаза снова были живыми и яркими. Они напоминали глаза, которые она писала.
– Скажи что-нибудь, – просил он.
– Ты жесток, – пробормотала она.
– Что? – переспросил Дориан удивленно.
– Жестокий! – выкрикнула она. – Ты жестокий! Ты варвар!
– Но, Розмари…
– Нет. Ничего не говори. Ничего. Я не хочу обсуждать это сейчас. Я должна уйти отсюда.
Она пыталась справиться со слезами и даже не взглянула на его красивое лицо, на котором отразилась обида, –
– Не провожай меня, – сказала она. Дориан был слишком потрясен, чтобы спорить.
По пути в прихожую она в приоткрытую дверь увидела портрет, забытый у камина. «Сжечь его», – подумала она, но прошла мимо. Краем глаза она заметила Виктора, который открыл ей дверь, и с вымученной улыбкой сквозь пелену слез выскользнула на оживленную улицу, где только ее восприимчивый глаз мог заметить, как дождь смазал привычные очертания, на первый взгляд оставшиеся неизменными.
Глава 7
Театр был полон в тот вечер. Директор встретил Дориана и Хелен в дверях робкой, подобострастной улыбкой. Он проводил их в ложу со смешанным выражением торжественности и смирения на лице, указывая дорогу толстой рукой, унизанной крупными перстнями, и не переставая болтать пронзительным голосом.
Они разместились в собственной ложе прямо напротив сцены, и Дориан оглянулся с видимым удовлетворением. Его поражала страсть Хелен к упаднической роскоши. Удивительно, что еще остались женщины, способные его поразить. Все это, конечно, обеспечивал ее муж. За те несколько недель, которые прошли со времени знакомства с Хелен, он не раз размышлял над тем, сколько денег уходило у лорда Уоттона на то, чтобы потворствовать желанием его жены. В чем причина его благосклонности? Дориан хотел спросить об этом Розмари, предвкушая, что здесь кроется какая-то непристойная история.
– Вы говорили, что ваш муж не интересуется театром? – спросил он, нащупывая почву.
– Я говорила, что мой муж не интересуется ничем, достойным внимания, – отрезала она.
– Вот как, – произнес он, отказавшись от всяких попыток заговорить о лорде Генри Уоттоне. Возможно, в его интересах было знать как можно меньше о нем, чтобы не поддаться сочувствию к человеку, с чьей женой он недавно занимался любовью в ее собственном экипаже.
Еще было рано, и зал был ярко освещен. Некоторые зрители сняли пальто, перекинув их через спинки кресел, и переговаривались друг с другом через весь зал. Несколько безвкусно одетых женщин пронзительно хохотали над чем-то в партере. Из буфета доносился звук хлопающих пробок.
– Вам нравится какая-нибудь? – спросила Хелен.
– Прошу прощения? – переспросил он, лениво просматривая афишу.
– Девушки, – пояснила она, указывая жестом на толпу раскрашенных девиц в партере.
Дориан изобразил непонимание. Ему еще было неловко появляться на людях с этой женщиной, которая, как всем было известно, является источником порока. Обычно они встречались наедине или в такой поздний час, когда никто не смог бы увидеть их вместе. Он боролся с собой. Почему он должен стыдиться этого? Почему бы не признать, что он неуклонно падает вниз? И неужели кому-то было еще неизвестно, что Хелен Уоттон – лучший проводник в пучину греха? Он взял бинокль из рук Хелен и начал изучать публику.