Пятьдесят оттенков хаки
Шрифт:
В холле Тополевский услыхал какие-то голоса и прислушался. Дверь музея распахнулась – Маша, прощаясь с экскурсантами, кивком головы поприветствовала Андрея и проводила гостей до лифта. Когда группа спустилась вниз, она негромко повторила: «Здравствуйте». Андрей ответил. Оба были в растерянности. Журналистка смущенно улыбнулась и вошла в музей. Закрывать дверь фактически перед носом Тополевского было неловко, и она поспешила в один из залов.
В установившейся тишине отчетливо была слышна капель: над стендом о первопроходцах протекал потолок. Помощи ждать было неоткуда. Маша вздохнула, принесла
– Извините, – Андрей протянул ей собранные фотографии. – Разбирал свои залежи и нашел множество интересных вещей. Может, сгодятся для архива? Загляните при случае, посмотрите сами.
– При случае – загляну, – пообещала Маша, пряча глаза.
– Я вижу, потолок протекает, – всмотрелся Тополевский.
– Тищук уже третий день напоминает об этом новому начальнику. Пока безрезультатно.
– После обеда пришлю солдат, – пообещал Андрей. – Да, мне поручено просмотреть стенд о покойном командире. Он где?
– Слева от входа в соседний зал. Выключатель по правую руку.
Тополевский вышел, а из коридора донесся голос Тищука.
– Марья Андреевна, раз дверь распахнута, значит, вы еще здесь?
Маша устремилась ему навстречу.
– Здесь. Что, едем в часть? Только оденусь и запру дверь.
– Съемка отменяется, какая-то нестыковка. Используем, в крайнем случае, архивные кадры. А интервью Локтев даст прямо здесь. Поставим его возле МИКа, кто там разберет, где это? – Леонид посмотрел на потолок. – Опять течет?
– Который раз твержу об этом шефу, да все без толку. Музей стал никому не нужен. Только Онищенко спешил каждое событие запечатлеть для потомков и лично следил за состоянием залов. Стоило только заикнуться, столяр ли, плотник тут как тут.
– Да, – кивнул капитан. – На нем многое держалось.
– Не списывайте со счетов свой вклад, Леонид. Вы у нас и швец, и жнец, и на дуде игрец. Вот и музей не обходите стороной. Спасибо.
– Ну, вы скажете, – смутился от удовольствия офицер. – Да, чуть не забыл сказать: в строевой есть письмо на ваше имя – приглашают на учебу в Политехнический музей.
– Пришел вызов? Отлично. Теперь научусь вести архив и документировать запасной фонд, а то уже не все экспонаты помещается в основных залах. А еще поищу адреса фирм, специализирующихся на изготовлении стендов и нестандартных фотографий. Командир заслуживает, чтобы его портрет был во весь рост… А что вы на меня так смотрите?
– Зря вы собираетесь, – смутился Тищук. – Локтев сказал, что вы и без учебы все знаете. Нечего, мол, зря транжирить деньги на командировки. А потом, кто вас заменит на радио, на экране, в газете?
– Те, кто это делал в мой предыдущий отъезд. Мы с вами уже трех корреспондентов подготовили!
– Разрешаю сходить и объяснить это ему лично.
– Спасибо, увольте!
– Вот и я не хочу быть уволенным, – грустно признался начальник. – Кстати, в прежние годы командировки для вас пробивал Онищенко. Митрофанов тоже оспаривал целесообразность вашего отъезда.
– Если быть объективной, наш бывший шеф понимал, что все нужно делать профессионально. Он был фанатом своего дела.
– Никак вы заскучали? Как говорится: «Что имеем, не храним…».
– Все познается в сравнении. Признаться, однажды Алексей Федорович меня здорово выручил. И я по сей день благодарна ему.
– Впервые слышу. Удивительно, что вы приняли помощь.
– Пришлось. Один хитрый майор решил на мне подзаработать и шантажировал, утверждая, что Миша столкнул его сына с горки. Мальчик попал в больницу и ему, якобы, требовалось дорогостоящее лечение. Он грозил судом. Избегая публичного скандала, я уже почти собрала требуемую сумму. Видя, что я сама не своя, шеф вызвал меня на разговор. Пришлось исповедаться. Буквально через десять минут начальник сообщил, что этот ребенок поступил как раз в дежурство его супруги. В присутствии врача мальчика допросил участковый. На вопрос, как все случилось, парень честно признался, что упал сам. Имя Миши даже не упоминалось. Более того: под протоколом стояла подпись отца ребенка. При наших постоянных конфликтах Онищенко мог мне и не помогать.
– Если честно, моя история еще круче, – стал серьезным капитан. – Не хочу вспоминать. А он помог… Ну, мне пора, – и Леонид исчез.
Маша задумалась и снова не заметила появления Тополевского. Тот осторожно кашлянул. Журналистка вздрогнула:
– Простите, я и забыла, что вы здесь.
– Не стал выходить, чтобы не давать повода к обсуждению.
– Как вам стенд? Мне кажется, в нем чего-то не хватает.
– В целом неплохо, но я бы кое-что подкорректировал.
– Нет возражений: я в этом деле совершенный дилетант.
– А разве этому где-то учат? – удивился полковник.
– Музейное дело – целая наука. Люди в вузах учатся. Давайте я приглашу художника, выскажете претензии ему. Подождите…
Маша хотела выйти, но Андрей удержал ее за руку.
– Это не претензии, а пожелания. Давайте посмотрим вместе. У меня остались кое-какие вещи Ильи Федоровича, интересные фотографии, сувениры. Можно все это использовать.
– Все будет сделано, как вы прикажете.
– Зачем вы так? – Тополевский заглянул ей в глаза. – Я не хотел вас обидеть. Просто командир заслужил добрую память.
– Кто бы спорил… Давайте выйдем в коридор, нас могут увидеть.
– В коридоре как раз все и увидят. А что в этом непозволительного? Мы обсуждаем служебные вопросы. Вы очень изменились, Мария Андреевна. Я вас не узнаю. Где ваши веселость и независимость?
Маша не ответила и опустила глаза. Андрей хотел приподнять ее подбородок и даже протянул руку, но женщина испуганно отшатнулась. Полковник и сам понял неловкость ситуации.
– Простите. Вы меня убедили, я изложу пожелания вашему новому начальнику, – он направился к выходу, но вернулся. – Вас кто-то обидел? Это каким-то образом связано со мной?