Пятьдесят оттенков свободы

Джеймс Эрика Леонард

— Что? — выдыхаю я.

— Ш-ш-ш.

Губы на губах — надежная печать. Я приветствую более теплый, более интимный контакт, с жаром отвечая на поцелуй. Увы, недолгий. Он отстраняется. И жужжание становится ближе.

— Это массажер, детка. Он вибрирует.

Он прикладывает его к моей груди, и такое чувство, будто на мне вибрирует какой-то большой шарообразный предмет. Я вздрагиваю; массажер движется по мне, вниз между грудями, через один, потом через второй сосок — и я омыта ощущениями, легкими покалываниями всюду, и вот уже

горячее, обжигающе порочное желание растекается внизу живота.

— А-а. — Пальцы продолжают двигаться внутри меня. Я уже близко… вся эта стимуляция… Я мычу, запрокинув голову, и пальцы замирают. Все как отрезало.

— Нет! Кристиан! — умоляю я, пытаясь подняться.

— Спокойно, детка, — говорит он. Между тем мой приближавшийся оргазм улетучивается. Кристиан снова наклоняется и целует меня.

— Такое разочарование, верно?

О нет! Внезапно до меня доходит, что за игру он ведет.

— Кристиан… пожалуйста…

— Ш-ш-ш, — отзывается он и целует меня.

Массажер и пальцы оживают, убийственное сочетание чувственной пытки. Кристиан чуть передвигается. Он по-прежнему одет, и мягкая джинсовая ткань трется о мою ногу. Так мучительно близко. Он снова подводит меня к краю и, когда мое тело начинает петь от нестерпимого желания, останавливается.

— Нет, — громко протестую я.

Кристиан осыпает мягкими поцелуями мое плечо, вынимает пальцы и ведет массажер вниз. Прибор вибрирует у меня на животе, на лобке, на клиторе.

— А-а! — вскрикиваю я, натягивая путы.

Мое тело так чувствительно, что, кажется, я вот-вот взорвусь, но в последний момент, у последней черты, Кристиан вновь останавливается.

— Кристиан! — вскрикиваю я.

— Какое разочарование, да? — бормочет он мне в шею. — И ты такая же. Обещаешь одно, а потом… — Он смолкает.

— Кристиан, пожалуйста, — умоляю я.

Он водит по мне массажером снова и снова, всякий раз останавливаясь в самый важный момент.

— После каждой остановки ощущения только острее. Верно?

— Пожалуйста, — хнычу я. Мои нервные окончания требуют сброса невыносимого напряжения.

Жужжание прекращается, и Кристиан целует меня. Тычется носом в мой нос.

— Ты самая непредсказуемая из всех известных мне женщин.

Нет, нет, нет!

— Кристиан, я никогда не обещала повиноваться тебе. Пожалуйста, пожалуйста…

Он передо мной. Хватает меня сзади и атакует тараном; пуговицы джинсов вжимаются в меня, с трудом удерживая рвущуюся наружу плоть. Одной рукой стягивает шарф, и я, моргая, гляжу в горящие огнем глаза.

— Ты сводишь меня с ума, — шепчет он, атакуя меня еще один раз, второй, третий — ощущение такое, что там у меня уже летят искры и вот-вот полыхнет пламя. И снова обрыв. Я так его хочу. Закрываю глаза и шепчу молитву. Это — наказание. Я беспомощна, а он безжалостен. Слезы подступают к глазам. Я не знаю, как далеко он намерен зайти.

— Пожалуйста…

Он

смотрит на меня неумолимо. Будет продолжать. Как долго? Могу ли я играть в эту игру? Нет. Нет. Нет. Не могу и не хочу. Он намерен и дальше мучить меня. Его рука снова скользит по мне вниз. Нет… И плотину прорывает — все дурные предчувствия, все тревоги и страхи последних дней вновь переполняют меня, и глаза наливаются слезами. Я отворачиваюсь. Это не любовь. Это месть.

— Красный, — всхлипываю я. — Красный. Красный. — Слезы текут по лицу.

Он застывает.

— Нет! — потрясенно выдыхает. — Господи, нет!

Он быстро отстегивает мои руки, обхватывает за талию и наклоняется, чтобы отстегнуть лодыжки, а я закрываю лицо руками и плачу.

— Нет, нет, нет, Ана, пожалуйста. Нет.

Подхватив меня на руки, Кристиан идет к кровати, садится и обнимает, усадив на колени, а я безутешно всхлипываю. Я подавлена… тело истерзано, мозг опустошен, а эмоции развеяны по ветру. Он протягивает руку назад, стаскивает атласную простыню с кровати и укутывает меня в нее. Прикосновение прохладной простыни неприятно воспаленной коже. Он обнимает меня, привлекает к себе и мягко покачивает взад-вперед.

— Прости. Прости, — бормочет Кристиан хрипло и целует мои волосы снова и снова. — Ана, прости меня, пожалуйста.

Уткнувшись ему в шею, я плачу и плачу, и вместе со слезами постепенно уходит напряжение. Так много произошло за последние дни — пожар в серверной, погоня на шоссе, неожиданные карьерные планы, развратные архитекторши, вооруженные психи в квартире, споры, его гнев — и разлука. Ненавижу расставания… Краешком простыни вытираю нос и постепенно начинаю сознавать, что стерильная музыка Баха все еще звучит в комнате.

— Пожалуйста, выключи музыку. — Я шмыгаю носом.

— Да, конечно. — Кристиан наклоняется, не выпуская меня, и вытаскивает из заднего кармана пульт. Нажимает на кнопку, и фортепиано смолкает, сменяясь судорожными вздохами. — Лучше? — спрашивает он.

Я киваю, мои всхлипы почти стихли. Кристиан нежно вытирает мне слезы подушечкой большого пальца.

— Не любительница баховских «Вариаций Гольдберга»?

— По крайней мере, не этой пьесы.

Он смотрит на меня, безуспешно пытаясь скрыть стыд в своих глазах.

— Прости, — снова говорит он.

— Зачем ты это делал? — Мой голос едва слышен; я силюсь собрать в кучу свои смятенные мысли и чувства.

Печально качает головой и закрывает глаза.

— Я увлекся, — неубедительно говорит он.

Я хмурюсь, и он вздыхает.

— Ана, лишение оргазма — стандартное средство в… ты никогда… — Он замолкает. Я ерзаю у него на коленях. Он морщится.

Ах да. Я вспыхиваю.

— Прости.

Он закатывает глаза, затем неожиданно отклоняется назад, увлекая меня с собой, и вот уже мы оба лежим на кровати, я — в его объятиях. В сдвинутом лифчике неудобно, и я поправляю белье.