Пятьдесят оттенков темноты
Шрифт:
Вера Айви Хильярд, 43 лет, проживающая на Белл-лейн в Грейт-Синдоне, графство Эссекс, предстала сегодня перед магистратским судом Колчестера по обвинению в убийстве своей сестры, Эдит Мэри Пирмейн…
Мы с Эндрю в панике поженились, чтобы сохранить все в семье. Столько людей знали, что Вера и Иден приходятся нам тетками. Я представляла, как они сплетничают, и у их сплетен отрастают щупальца, способные дотянуться в такую даль, как Лондон и Кембридж. Пришлось забыть о решении освободиться от оков семьи, сбросить ее с себя, как змеи сбрасывают старую кожу. После того, что совершили мои родственники, это стало невозможно. Я была накрепко связана с ними, с братьями и сестрами, кузенами, племянницами и племянниками, заключена в своего рода гетто. Теперь мне кажется, что брак с Эндрю был попыткой спастись — так люди женятся или выходят замуж, чтобы получить гражданство или избежать высылки из страны. А может, просто слепой выходил за слепого или хромой за хромого. Наш брак продлился два
Вскоре после нашего развода Эндрю женился на какой-то женщине, которая быстро подарила Хелен внучку. К тому времени Хелен стала вдовой, Уолбрукс был продан, а Тони уехал Бог знает куда, на Дальний Восток, с разрешения властей отдав Джейми в пансион. Джейми перешел под опеку суда, превратившись в подобие Мельхиседека, царя и первосвященника, — без отца, без матери и без предков.
Таких, как он, я больше не встречала.
На следующей неделе я собираюсь с ним увидеться. Он приготовит мне обещанное угощение, и теплым флорентийским вечером мы будем сидеть в его саду — сравнивать наши воспоминания.
Интересно, стоит ли читать эту стенограмму? Зачем причинять себе боль и страдания, избежать которых все равно не удастся? Если бы у меня горел камин, как в сороковых годах, может, я поступила бы так, как поступал отец с приходившими зимой письмами, и бросила листки в огонь? Нет, напомнила я себе, сначала он их читал, причем нередко по многу раз, в зависимости от того, кто присылал эти письма.
Итак, приступим. По крайней мере, здесь не вся стенограмма, а только самое важное, как утверждает Стюарт. Главным свидетелем защиты была Джози, и это часть ее показаний. Адвокат просит ее описать, что случилось после того, как Иден и ее подручные забрали Джейми.
Джозефин Кембас: Я вернулась в дом вместе с ней. Она была в истерике, кричала и плакала. В доме нашлось бренди, и я налила ей немного, добавив в стакан воды. Я хотела позвонить в полицию, а она сказала, что это бесполезно, и тогда я ответила, что поговорю со своим сыном. Он знает, что нужно делать.
Судья Ламберт: Ваш сын полицейский?
Миссис Кембас: Нет, милорд, он адвокат.
Адвокат: Вы поговорили с сыном, миссис Кембас?
Миссис Кембас: Пыталась. Назвала его номер оператору. Вера, миссис Хильярд, выхватила у меня трубку. Сказала, что адвокаты и полицейские тут не помогут.
Адвокат: Вы спросили, почему?
Миссис Кембас: Она ответила, что вся подноготная известна только им с сестрой. Это ее слова. Она сказала, что поедет в Гудни-холл, чтобы поговорить с сестрой и мужем сестры. Ей нужно поговорить с мужем сестры, повторяла она, и, если потребуется, она будет ждать там, на пороге, пока он не вернется. К тому времени она вроде бы успокоилась. Как будто покорилась судьбе. Как будто…
Судья Ламберт: Не имеет значения, какой она вам казалась, миссис Кембас. Суд хочет знать, что вы видели и слышали, а не ваши предположения.
Адвокат: Миссис Хильярд поехала в Гудни-холл и вы поехали с ней?
Прокурор: Милорд, вам не кажется, что мой ученый коллега задает наводящие вопросы свидетелю?
Судья Ламберт: Да, возможно.
Адвокат: Прошу прощения, милорд. Я сформулирую вопрос по-другому. Миссис Кембас, что делала миссис Хильярд потом?
Миссис Кембас: Надела пальто, схватила сумочку и заявила, что доедет на автобусе до Бьюреса, а там будет ждать автобуса до Гудни, если я не отвезу ее на машине. У меня не было особого желания ехать. Я не хотела вмешиваться, но согласилась ее отвезти, рассчитывая, что не буду входить в дом — просто высажу ее и вернусь. Я пошла домой, взяла машину и отвезла миссис Хильярд в Гудни-холл. Когда мы приехали туда, она умоляла меня позвонить в дверь, утверждая, что ее саму просто не пустят в дом.
Адвокат: Вы исполнили ее просьбу?
Миссис Кембас: Сначала отказывалась, не хотела идти, но в конце концов уступила. Дверь мне открыл мистер Пирмейн. Он сказал…
Адвокат: Вы не должны говорить нам, что сказал мистер Пирмейн, если миссис Хильярд при этом не присутствовала. Она присутствовала?
Миссис Кембас: Нет, она была в машине.
Адвокат: Очень хорошо. Что вы сделали, выслушав мистера Пирмейна?
Миссис Кембас: Вернулась к машине, позвала миссис Хильярд, и мы обе вошли в дом в сопровождении мистера Пирмейна. Там больше никого не было. Миссис Хильярд сказала, что ей нужно кое-что сообщить мистеру Пирмейну, поговорить с ним наедине, и попросила меня на минутку выйти. Я ответила, что поеду домой, что у меня нет причин оставаться, однако она умоляла подождать ее, просто ненадолго выйти из комнаты. Мистер Пирмейн сказал, что догадывается, о чем она собирается с ним говорить, — он уже знает, жена сказала ему несколько дней назад. В этот момент в комнату вошла миссис Пирмейн и заявила миссис Хильярд: «Я все ему рассказала…»
Я отложила стенограмму. Нечто подобное мне приходилось читать и раньше — такие документы мне показывал муж, и я видела их в книге «Знаменитые судебные процессы Великобритании». Все они очень похожи и выглядят какими-то искусственными; люди в них изъясняются языком, ограниченным обстоятельствами, в которых они оказались. Тем не менее все меня убеждали, что стенограммы являются точной записью всего сказанного. Странно… Как бы то ни было, именно с этого момента
— Этим ты ничего не добьешься, Вера. Я все рассказала Тони. Рассказала, что Джейми мой сын.
Конечно, мы знали. К тому времени уже знали. Голые факты достигли наших ушей, несмотря на то, что мы, словно страусы, прятали голову в песок. От Джози нам были нужны подробности, мелочи, которые окружали эти голые факты, словно полупрозрачная вуаль. Наклонившись вперед и глядя не на нас, а на огонь в камине, она рассказывала:
— Вера вскрикнула. Я так и не поняла, отрицала она это или нет. Тони — мы с ним не были знакомы, но я буду называть его так — выглядел мрачным. Несчастным. Он стоял и кивал головой, прикрыв глаза. Ваша сестра — я имею в виду Эдит, Иден, — сказала: «Он мой ребенок. Вера его только вырастила. Она сама предложила, и я признаю, это было благородно с ее стороны, просто замечательно, но о том, чтобы оставить его себе, речь никогда не шла». «Ты лгунья!» — крикнула Вера. Тони был ужасно смущен. Мне кажется, что он относится к тому типу людей, которые больше всего теряются в трагической ситуации. Он сказал: «Миссис Кембас не нужно об этом знать. Это частное дело, пусть оно таким и останется». «Нет, — возразила Вера. — Пусть все знают. Я не позволю вам это замолчать. Я буду кричать на всех перекрестках, как она со мной обращалась, змея подколодная, жестокая мучительница. Я хочу видеть своего мальчика, — потребовала она. — Где мой мальчик?» «Он не твой мальчик, — сказала Иден. — Мой. И будет принадлежать мне и Тони. Мы собираемся официально его усыновить». «Как ты можешь усыновить собственного ребенка?» — воскликнула Вера, и это было единственным, что хотя бы напоминало уступку. Разумеется, собственного ребенка можно усыновить, если он незаконнорожденный. Я спрашивала своего сына.
— Вера начала оскорблять Иден. Наверное, вы не захотите услышать, что она говорила, то есть ее собственные слова?
— Только суть, — сказал мой отец, покачав головой.
— Пожалуй, это можно назвать обвинениями в безнравственности. Иден это очень не нравилось. Тони выглядел так, словно вот-вот упадет в обморок, но Иден оставалась абсолютно спокойной. Она нам все рассказала, то есть мне и Тони. Я уверена, ее муж раньше не знал всех подробностей. Он сел и закрыл лицо руками.
Выяснилось следующее: осенью 1943 года Иден обнаружила, что беременна. От кого, она не стала уточнять. И тогда вмешалась Вера, заявив, что Иден спала с десятком мужчин, в том числе с американским солдатом, пуэрториканцем из Гарлема, который в то время был самым красивым мужчиной в Лондондерри. У Джози сложилось впечатление, что эти сведения Вера почерпнула из самого первого признания Иден. Несомненно одно — у светловолосого Джейми карие, южные глаза и светло-оливковая кожа, никогда не обгоравшая на солнце. Сама Иден, похоже, пыталась убедить Веру (и Вера в то время верила), что у нее страстный роман с офицером королевского флота, который погиб в результате торпедной атаки на фрегат «Лаган» в 1943 году. Как тут не вспомнить другого морского офицера, тоже утонувшего вместе со своим кораблем, любовника или предполагаемого любовника Иден, фигуранта самого грандиозного розыгрыша Фрэнсиса? Вера и Иден, бедняжки, оставались снобами до самого конца.
Я уверена, что Фрэнсису Иден призналась раньше, чем Вере. Иначе и быть не могло, и загадочные фразы Фрэнсиса, произнесенные утром перед первой попыткой похищения, это подтверждают. Вероятно, Фрэнсис подсказал ей, где можно сделать аборт — такие вещи он должен был знать. И мог дать ей денег, или хотя бы часть, чтобы оплатить процедуру. У Фрэнсиса всегда водились деньги. Думаю, он торговал собой. Однако Иден по какой-то причине не стала делать аборт. Может, она рассказала Вере, и та ее отговорила — Вера, которая сама хотела ребенка и признавалась в этом Хелен, но не могла зачать? По всей видимости, Иден уволилась из женской вспомогательной службы военно-морских сил за несколько месяцев или даже лет до того, как мы об этом узнали. Вернулась в «Лорел Коттедж» и укрылась там.
Сегодня даже людям моего возраста трудно понять, насколько ужасным в 1944 году считалось появление незаконнорожденного ребенка у обычной девушки из среднего класса. А Иден преподносила себя — а также преподносилась самой тщеславной из женщин, ее сестрой, — как образец для подражания. Она не могла написать брату и во всем признаться, рассказать единокровной сестре и ее мужу, позволить, чтобы об этом узнали в Синдоне, где ее считали милым, серьезным подростком, юной сиротой. А что, если сестра, старшая сестра, заменившая ей мать, притворится беременной, якобы родит и потом будет появляться с ребенком?..
Конечно, в тот зимний вечер Джози всего этого нам не могла рассказать. Кое-какие выводы я сделала сама: из собственных наблюдений, которые прежде не могла объяснить, из догадок, а также знания этих двух женщин, моих теток, моих мертвых теток, одна из которых убила другую.
Вера могла предложить этот выход из любви к Иден, из чистого альтруизма и желания сохранить репутацию сестры. А может, она просто хотела ребенка. Потерпев, как это ни прискорбно, неудачу с Фрэнсисом, Вера собиралась попробовать еще раз. Но вероятнее и то, и другое. Она думала, что так будет лучше всем. Никто не знает, что сестры говорили друг другу. Действительно ли Вера обещала оставить у себя ребенка только до той поры, пока Иден не захочет его забрать? Или взяла его без всяких условий, чтобы сделать своим сыном? На первый вопрос Иден ответила утвердительно. По словам Джози, Вера промолчала. Мы сидели и слушали как завороженные.