Шрифт:
– Как дела, Джек? – спросил я.
– Ты видел этого Уолкотта? – сказал он.
– Только в гимнастическом зале.
– Ну, – сказал Джек, – надо, чтобы мне повезло, а то его так не возьмешь.
– Он до тебя и не дотронется, Джек, – сказал Солджер.
– Хорошо, кабы так.
– Он в тебя и горстью дроби не попадет.
– Дробью пускай, – сказал Джек. – Дроби я не боюсь.
– А в него легко попасть, – сказал я.
– Да, – сказал Джек, – он долго не продержится на ринге. Не то что мы с тобой,
– Ты его обработаешь одной левой.
– Пожалуй, – сказал Джек. – Может быть, и так.
– Разделай его, как ты Ричи Льюиса разделал.
– Ричи Льюис, – сказал Джек, – этот заморыш!
Мы все трое, Джек Бреннан, Солджер Бартлет и я, сидели у Хэндли. За соседним столиком сидели две шлюхи. Они уже порядком накачались.
– Заморыш, – говорит одна. – Ишь ты! Ты как сказал, дубина ирландская? Заморыш?
– Да, – говорит Джек. – Именно.
– Заморыш, – говорит она опять. – Уж эти ирландцы! Чуть что, так сейчас ругаться. А сам-то!
– Не связывайся, Джек. Пойдем.
– Заморыш, – говорит она. – А ты, герой, хоть раз в жизни угостил кого-нибудь? Жена тебе небось каждое утро карманы наглухо зашивает. А туда же, заморыш! Тебе от Ричи Льюиса тоже попало!
– Да, – сказал Джек. – А вы как – ни с кого денег не берете?
Мы вышли. Джек всегда был такой. За словом в карман не лазил.
Джек проходил тренировку на ферме у Данни Хогана в Джерси. Место там красивое, но Джеку не нравилось. Он скучал без жены и детей и все время ворчал и злился. Меня он любил, и мы с ним ладили. Хогана он тоже любил, но Солджер Бартлет скоро начал его раздражать. Шутник может здорово надоесть, особенно если шутки его начинают повторяться. А Солджер все время подшучивал над Джеком, все время отпускал шуточки. Не очень забавные и не очень удачные, и Джека это злило. Бывало, например, так: Джек кончал работать с тяжестями и с мешком и надевал перчатки.
– Поработаешь со мной? – спрашивал он Солджера.
– Ладно. Ну, как с тобой поработать? – говорил Солджер. – Вздуть тебя, как Уолкотт тебя вздует? Посадить тебя разок-другой в нокдаун?
– Валяй, – говорил Джек. Но это ему не нравилось.
Раз утром на прогулке мы зашли довольно далеко и теперь возвращались. Мы делали пробежку три минуты; потом ходьба – одну минуту. Потом опять пробежка. Джека нельзя было назвать спринтером. На ринге он двигался быстро, когда бывало нужно, но бегать не умел. Во время ходьбы Солджер только и делал, что высмеивал Джека. Мы поднялись на холм, где стояла ферма.
– Вот что, Солджер, – сказал Джек, – уезжай-ка ты в город.
– Что это значит?
– Уезжай в город, да там и оставайся.
– В чем дело?
– Меня тошнит от твоей болтовни.
– Ах, так? – сказал Солджер.
– Да уж так, – сказал Джек.
– Тебя еще хуже будет тошнить, когда Уолкотт с тобой разделается.
– Может
Солджер уехал в то же утро с первым поездом. Я провожал его на станцию. Он был очень сердит.
– Я ведь только шутил, – сказал он. Мы стояли на платформе, дожидаясь поезда. – С чего он на меня взъелся, Джерри?
– Он нервничает, оттого и злится, – сказал я. – А так он добрый малый, Солджер.
– Вот так добрый! Когда это он был добрым?
– Ну, прощай, Солджер, – сказал я.
Поезд подошел. Солджер поднялся на ступеньки, держа чемодан в руках.
– Прощай, Джерри, – сказал он. – Будешь в городе до состязания?
– Навряд ли.
– Значит, увидимся на матче.
Он вошел в вагон, кондуктор вскочил на подножку, и поезд тронулся. Я поехал домой в двуколке. Джек сидел на крыльце и писал жене письмо. Принесли почту; я взял газету, сел на другой стороне крыльца и стал читать. Хоган выглянул из дверей и подошел ко мне.
– Что у него вышло с Солджером?
– Ничего не вышло. Просто он сказал Солджеру, чтоб тот уезжал в город.
– Я так и знал, что этим кончится, – сказал Хоган. – Он не любит Солджера.
– Да. Он мало кого любит.
– Сухарь, – сказал Хоган.
– Со мной он всегда был хорош.
– Со мной тоже, – сказал Хоган. – Я от него плохого не видел. А все-таки он сухарь.
Хоган ушел в дом, а я остался на крыльце; сидел и читал газеты. Осень только начиналась, а в Джерси, в горах, очень красиво, и я дочитал газеты и стал смотреть по сторонам и на дорогу внизу вдоль леса, по которой, поднимая пыль, бежали машины. Погода была хорошая и места очень красивые.
Хоган вышел на порог, и я спросил:
– Хоган, а что, есть тут какая-нибудь дичь?
– Нет, – сказал Хоган. – Только воробьи.
– Читал газету? – спросил я.
– А что там?
– Санди вчера трех привел к финишу.
– Это мне еще вчера вечером сказали по телефону.
– Следишь за ними? – спросил я.
– Да, держу связь, – сказал он.
– А Джек? – спросил я. – Он еще играет на скачках?
– Он? – сказал Хоган. – Разве это на него похоже?
Как раз в эту минуту Джек вышел из-за угла, держа в руках письмо. На нем был свитер, старые штаны и башмаки для бокса.
– Есть у тебя марка, Хоган? – спросил он.
– Давай письмо, – сказал Хоган. – Я отправлю.
– Джек, – сказал я, – ведь ты раньше играл на скачках?
– Случалось.
– Я знаю, что ты играл. Помнится, я тебя видел в Шипсхэде.
– А теперь почему бросил? – спросил Хоган.
– Много проиграл.
Джек сел на ступеньку рядом со мной и прислонился к столбу. Он жмурился, сидя на солнышке.
– Дать тебе стул? – спросил Хоган.
– Нет, – сказал Джек. – Так хорошо.