Пятёрка отважных. Лань — река лесная

Шашков Александр Андреевич

Максимка даже обиделся.

— Я никогда и никому не лгал, — с достоинством ответил он.

Хотел ещё добавить, что пионеры вообще никогда не врут, но подумал, что не стоит, потому что начальник полиции, может быть, никогда не слышал о пионерах.

— Браво! Браво! — дважды хлопнул в ладоши Кресендорф, одобряя Максимкино заявление. — Вот ты и докажешь эту свою честность. Я буду спрашивать у тебя, а ты отвечать на мои вопросы быстро, не задумываясь и правдиво.

Максимка в знак согласия качнул головой.

— Хорошо…

— Тогда

начали, — сказал Кресендорф. — Зачем ты забрался в фургон?

— Мне нужна была батарейка, — не задумываясь, ответил Максимка.

Наверно, Кресендорф не ожидал такого ответа. Его жёсткие глаза выражали удивление.

— А зачем тебе понадобилась батарейка?

— Потому что мой фонарик перестал гореть, — опять же, не задумываясь, ответил Максимка и тем самым совсем ввёл в заблуждение Кресендорфа.

— Какой фонарик?

Максимка вытянул из кармана фонарик — жестяночку с круглым отверстием для линзы. Когда-то эта жестяночка была действительно фонариком, но ещё до войны перестала им быть. Максимке она служила копилкой.

Кресендорф открыл крышку, на пол посыпались монетки.

— Это и есть фонарик? — сердито спросил Кресендорф. — Ах ты, негодный мальчишка!..

Кресендорф выхватил из-под себя кнут, больно, не разбирая по чём, хлестнул Максимку.

Тот не успел даже испугаться, почувствовал только, как обожгло плечо и спину, затошнило.

— Кто послал тебя воровать батарейки? — покраснев от злости, закричал Кресендорф.

— Никто…

Кресендорф опять хлестнул Максимку кнутом.

— Ты будешь говорить правду, или я убью тебя, — начальник полиции схватил Максимку за шиворот, приподнял одной рукой. — Говори, а не то задушу…

— Я говорю правду, — не сдавался Максимка.

— Всыпать ему как следует, — приказал Кресендорф.

Кто-то вошёл в комнату, сказал:

— Господин гауптштурмфюрер, вас просит к телефону господин комендант…

— Подождите меня, — сказал Кресендорф и вышел. Возвратился он, может, минут через двадцать.

— Всыпьте ему пять кнутов и пусть идёт домой, — приказал он толстенькому фашисту.

7

Данилка и так и сяк примеривался, как бы это выручить Максимку. В голову лезли разные глупости, и ничего стоящего. Да и что придумаешь, если Данилка не знал даже, где сейчас Максимка и что с ним. Может быть, его уже нет в живых.

Прежде всего Данилке, конечно, надо было пойти к тёте Христине. Кто же расскажет ей, в какую беду попал Максимка? Да и Кешкина бабушка советовала сходить к Максимкиной маме. Но на такое, казалось бы, простое дело у Данилки не хватало смелости.

Данилка представлял, как запричитает Максимкина мама, тётя Христина, как заплачут Максимкины сёстры, когда услышат, что Максимку схватили фашисты. Данилка не выносил чужих слёз. Сам он не плакал никогда.

Кажется, если бы у него был целый мешок золота, не пожалел бы тому, кто сходит к тёте Христине

с грустной вестью о Максимке. Золота у Данилки не было отроду. И поэтому хочешь или не хочешь, а идти к тёте Христине надо самому.

Только Данилка намерился пойти, как на пороге, непрошеный, появился Зыль-Бородыль.

— Здорово, Данила, — ещё не закрыв двери, поздоровался полицейский. — Сто лет тебя не видел! Дай, думаю, загляну… Ну, как живёшь-мыкаешь? О чём думаешь, на что надеешься?..

Зыль-Бородыль, весело подшучивая, сбросил с плеча винтовку, поставил в кочерёжник.

Данилка в ответ на приветствие что-то невыразительное пробормотал, то ли «здорово-здорово», то ли «пошёл к чёрту». Не хотелось сразу заедаться с полицейским.

С того дня, как Зыль-Бородыль подносил фашистскому коменданту хлеб-соль, Данилка перекрестил ихнюю короткую дружбу большущим чёрным крестом. Сегодня Густя напомнила только, что Зыль-Бородыль продался фашистам окончательно.

Зыль-Бородыль, видимо, совсем не догадывался о Данилкином отношении к нему. Он прошёл к столу, сел на лавку, достал из кармана шоколадку, положил на стол.

— Тебе, — объяснил он Данилке. — Бери. Говорят, очень полезный для здоровья продукт.

— Немецкий? — подсказал Данилка.

— Французский, — уточнил Зыль-Бородыль. — Немцы у французов спёрли, а я у них. Око за око, зуб за зуб, как говорят святые угодники и нечестивые воры.

Зыль-Бородыль весело захохотал. Данилка, однако, Зылевой весёлости не поддержал.

— Ай-яй-яй, — печально покачал головой Зыль-Бородыль. — Ай-яй-яй, Данила, Данила, какие мы с тобой лопухи!..

— Почему?..

— А потому, что кончается на «у», — пошутил Зыль-Бородыль. — Дело очень ответственное… Не знаю, говорить или промолчать?.. Вот задача!.. Вот кроссворд!..

Данилка сразу догадался, что Зыль-Бородыль опять поведёт разговор о партизанах и подпольщиках. Начнёт поторапливать его, Данилку, чтобы быстрей искал их. И в Данилкиной голове начал выспевать дерзкий план, не очень, правда, чёткий, но зато соблазнительный.

— Я с математикой не очень дружил, поэтому задачи решать не умею. А кроссворды вообще никогда не разгадывал. Так что говори, почему мы лопухи?

Зыль-Бородыль оглянулся, посмотрел в окно, махнул рукой:

— Партизаны в Даньковском лесу. Вот!..

— Ну, и…

— А то, Данилка, что надо идти в лес немедленно, но сначала наделать грохота в Велешковичах.

— А говоришь, лопухи, — сказал Данилка.

— Ну, да, — не сдавался Зыль-Бородыль. — Красное войско разбило фашистов под Смоленском. Со дня на день тут будет. Понял теперь?.. Давно надо было в лес идти. А ты что-то медлил… Эх ты, разведчик!..

Весть эта поразила Данилку. Наконец наступает желанная пора. Теперь и Максимке ничего не угрожает. От Смоленска до Велешкович, может быть, километров девяносто. Если на танках, так красное войско как раз завтра подоспеет в Велешковичи.