Пятерка
Шрифт:
Голос вспугнул мысли. Он не слышал, как она вылезла из фургона, но Ариэль шла рядом с ним. Он отвернулся от нее и так и шел дальше.
— Нормально все, — сказала она ему и попыталась взять за руку.
— Ты не нужна мне, — ответил он и отвел руку.
Она заморгала, обиженная, задетая. По опыту она знала, что иногда надо перестрадать в одиночку, но все равно шла рядом с ним.
Зазвонил колокол.
Чистый звук, звон светлого металла. Не низкий печальный голос погребального колокола, но призыв.
Дорога вывела Кочевника и Ариэль из сосновой рощи, и перед ними открылось широкое поле, засаженное какими-то растениями
За деревьями примерно в сотне ярдов от главной дороги затаился фермерский городишко. Не столько город, сколько Джоудвиль какой-нибудь, подумал Кочевник, прямиком из «Гроздьев гнева». Ярдах в пятнадцати от того места, где стояли Кочевник и Ариэль, грунтовая дорога сворачивала к строению из толя и зеленого пластика. Над дверями висел раскрашенный деревянный крест. Перед этим зданием стояла широкобедрая женщина латиноамериканской внешности, седые волосы убраны под бандану, и размеренно мотала в воздухе колоколом. Неподалеку другие женщины хлопотали около стола, убранного в тень большого дуба, расставляя тарелки с лепешками, бобами и энчиладами. Перед церковью на редкой траве возвышался колодец, сложенный из коричневых камней.
Время обеда, понял Кочевник. Сзывают рабочих с поля.
Он увидел за церковью еще с десяток лачуг из толя, сараи, стоящие в тени других дубов. Эти сараи построили из материалов, выброшенных людьми побогаче: плитки, которыми мостят двор, жестяные короба с водяными потеками, листы гофрированного металла и пластиковые шиты, разноцветные куски стекла, сплавленные в окна. Клочки земли украшены маленькими бетонными статуями, бывшими когда-то орнаментами газонов в ином мире: кролик с отбитым ухом, гончий пес, будто ищущий свою заднюю ногу, херувим, который вот-вот выпустил бы стрелу, будь у него лук и рука, чтобы этот лук держать. Интересно, нет ли тут где-нибудь свалки, на которой эти люди находят то, что им нужно? Вокруг стояли несколько пикапов и легковушек, бесстыдно выставив ржавеющие радиаторы и потрескавшуюся чешуйками краску, похожую на аллигаторову шкуру.
Из зарослей ежевики выходили люди в пропотевшей одежде и мокрых от пота шляпах. Даже в этой жаре почти все они были одеты в рубашки с длинными рукавами — защита от колючек. Как люди это выдерживают — Кочевник не понимал. Он бы на коленях уполз отсюда.
К Кочевнику и Ариэль шла шоколадного цвета дворняга, за ней, чуть поотстав, два других кабыздоха. Собака остановилась, припала на передние лапы и стала приветствовать пришедших серией взлаиваний, от которых заложило уши, пока одна из женщин не прикрикнула на нее грозно и не бросила ей лепешку.
А больше никто не обратил внимания на пришельцев, разве что глянул мельком, или пожал плечами, или сказал что-нибудь соседу.
— Пойдем лучше, — сказала Ариэль.
— Минуту.
Он ждал, чтобы чуть подсохли джинсы — на такой жаре это недолго.
— Как вы тут? — спросил подошедший Майк. — Джон, ты уже пришел в себя?
— Вполне.
Припадок миновал при виде этой нищеты. Да, дело туго, и крушение
Кто-то вышел с поля на дорогу и встал перед Кочевником. Тот почувствовал, что его изучают. Подняв голову, он увидел перед собой стройную девушку с длинными блестящими черными волосами. На голове у нее была потрепанная соломенная шляпа с широкими полями. Бугорки грудей выдавались под раскрытой рабочей блузой и потемневшей от пота футболкой, и еще на ней были выбеленные солнцем джинсы с заплатами на коленях. Пыльные сандалии на ногах. Он не успел рассмотреть ее лица, как она уже отвернулась — осталось только впечатление пронзительных глаз в озерце тени.
Отнеся свою корзину с ягодами к пикапу, она отдала ее человеку, который пересыпал содержимое в плоский пластиковый контейнер. Девушка что-то этому человеку сказала, он усмехнулся, блеснув серебристыми зубами. Она сняла измазанные кожаные перчатки, сбросила рабочую блузу на землю и пошла к столу, где уже стояли тарелки с едой и запас пластиковых стаканов. Подойдя к колодцу, девушка завертела ворот, поднимая бадью, потом взяла черпак и глубоко погрузила его в воду. Но пить она не стала, как ожидал Кочевник, а повернулась и налила протянутый бумажный стаканчик другой женщине, постарше, промокшей от пота, которая вышла вслед за ней из зарослей и тоже отдала ягоды человеку на грузовике. Девушка что-то сказала, взяла женщину за руку. Та заулыбалась морщинистым лицом, кивнула в ответ на ее слова и пошла за едой.
Вперед выступил следующий — белесый мужчина постарше. Когда он сбросил рабочую блузу, обнажились массивные татуированные предплечья. Он тоже протянул стакан, и девушка его наполнила, наклонилась вперед и потрепала мужчину по плечу — быстрое прикосновение, и когда тот повернулся, чтобы идти за своим обедом. Кочевнику показалось, что сквозь черты морщинистого липа проглянул вдруг мальчишка.
— Можем ехать! — окликнул его Джордж, выжимая полотенце на землю. Рядом с ним стояли и наблюдали за его действиями двое детишек лет семи-восьми. Руки у них были сложены на груди, лица серьезны, как у солидных землевладельцев.
Но Кочевник смотрел на процессию. С плантации вышло человек тридцать — сорок. Всех возрастов, от подростков и почти до стариков. Все почерневшие от солнца, все шли усталой походкой, пока не доходили до девушки возле колодца, и ее улыбка и прикосновение будто оживляли их, но как — Кочевнику было не постичь.
Скорее всего их день был окончен только наполовину. Пообедав, они снова пойдут на плантацию. Может, будут тут работать, пока все ящики не наполнятся. Может, они с восхода здесь. Кочевник представил себе, как везут ягоды на фермерский рынок, или на винодельню, или куда-то, где их переработают в варенье или джем. Тяжелая работа, как ни посмотри. Он думал, глядя на девушку и проходящих мимо людей, что она им дает больше, чем воду. Кого потреплет по плечу, кого тронет за локоть, кому кивнет, с кем тихо перемолвится словом, кому тихо засмеется. Может быть, важнее воды доброта человеческая, подумал он. Потому что она тоже утоляет жажду.