Пятерка
Шрифт:
Из шахты добывалось прилично серебра. И еще кое-что: немного свинца, следы цинка, достаточно золота, чтобы учащался пульс, женщины мечтали о блеске, а мужчины покупали карманные пистолеты — просто для защиты. Но серебра было много, и серебряная шахта номер три должна была обогатить многих.
Посланец Божий прибыл летом тысяча восемьсот девяностого года. На собрании горожан он представился как преподобный Дэниел Кайли. Особой он привез жену, двух юных сыновей, малютку-дочь и фургон с Библиями и сборниками гимнов. Хороший был человек, разумный человек. Человек с мечтами о том, чтобы улучшить мир, нуждающийся в спасении.
Человек.
В
Есть над чем посмеяться.
Компания горячо одобрила все, что предлагал Дэниел Кайли. Церковь стабилизирует общество, дает начало закону и порядку, необходимым в городах, предоставляет людям место, где венчаться, куда приносить детей на крещение, где проводить в тот путь, который ждет каждого. Церковь избавляет рабочих от недовольства. Ее решили воздвигнуть в центре набирающего силу делового района серебряной шахты номер три, и Дэниел Кайли агитировал компанию построить эту церковь не как обычно — из бревен и смолы, — но из камня самих этих гор. Построить на века.
И вот летом девяносто первого года в пропитанном красной пылью воздухе раздалось громкое «ура», и в землю вгрызлись первые лопаты. Потом пауза: фотограф заряжал аппарат стеклянными пластинами, расставлял мизансцену и запечатлевал момент под яркую вспышку магния.
Достроенная церковь оказалась чудом красоты, исполненным гордости и рождающим надежду. Камни лежали плотно и точно, известь — белее бороды Господней. Перед дверью легли резные каменные ступени, твердые и прочные, дабы вести нуждающихся по пути спасения. Кто знал, какое будущее ждет городок? Шахта давала серебро, и еще много предстояло найти полезного. Поселок с четырьмя сотнями жителей может когда-нибудь стать большим городом. Городом на вершине горы, соперничающим даже с Денвером.
О да, говорил преподобный Дэниел Кайли, обращаясь с новой сосновой кафедры к прихожанам на скамьях. Вполне может так быть.
— Как это началось, никто не знает точно, — сказала Ариэль. «Жестянка» продолжала взбираться вверх по горной дороге. — Но началось.
— Что началось? — спросил Тру.
— Конец, — ответила она.
Может быть, началось с самой шахты. Серебро не то чтобы кончилось — оно все так же блестело на стенах в свете фонаря. Но жилы его уходили глубже, и вслед за ними глубже уходили шахтеры, и день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем шахтеры уходили глубже.
И еще глубже.
Кто же первый рассказал в салуне, залпом хлопнув стакан,
Некоторые перед отъездом говорили. «Больше в дыру не полезу, — говорили они. — Нет, сэр, ни за какие деньги на этой земле. Потому что там Оно. Оно смотрит на меня из темноты, а если поднять фонарь, видны только его тени, потому что Оно уходит обратно в камень. Да, сэр, вы не ослышались. В камень».
Городским врачом был старик по имени Леон Льюис, который в свое время много насмотрелся видений среди пожирателей лотоса в Сан-Франциско. Он сказал мэру и городскому совету, что эти галлюцинации, по его мнению, суть следствия неудовлетворительного качества воздуха в штольнях. Насосы устарели, и их мощности не хватает на тех глубинах, которых достигла шахта, сказал он, и пора представить компании план парового двигателя, который будет приводить в действие новую систему вентиляции.
Ответом компании было изучение плана. Тем временем из штолен поднимались новые люди и клялись никогда туда не возвращаться. И почти никто ничего не рассказывал — ни спьяну, ни за деньги. Когда один из них облегчал душу, рассказав какой-то проститутке, то вполне было вероятно, что в городе через день-другой станет меньше и на одного шахтера, и на одну проститутку.
Не только тени, не только фигуры, мелькнувшие там, где им невозможно быть, не только быстрый блеск глаз из темноты — нервы шахтерам изматывала музыка.
Всегда еле слышная. Всегда на грани «почудилось». Но все, кто ее слышал, были уверены, что это духовой оркестр играет марш. Внизу, в темной глубине шахты, там, где кирки и заступы только начали ковырять землю, духовой оркестр играл марш Джона Филиппа Соузы. Был это «Вашингтон пост», или «Гладиатор», или смесь того и другого — встречались разные мнения, потому что слышалась она лишь мгновение и исчезала в пыхтении насосов и стуке заступов.
Док Льюис говорил, что работа на глубине действует на внутреннее ухо человека так, что вполне может слышаться фантомная музыка. Он вызвался сам спуститься вниз с шерифом Мак-Ки и главным десятником.
— Ариэль, ты на меня жуть нагоняешь, — сказала Берк. — Явно половину всей этой фигни сама придумала.
— Хотелось бы. Но я знаю три книги на эту тему, а в апреле прошлого года документальный фильм показали на канале «История».
— Ты чего, ты это изучала? — спросил Кочевник.
Черт, сигарету бы сейчас! Чем выше залезали они в эти дурацкие горы, тем больше Кочевник нервничал, а это с ним бывает очень редко.
Тру, следуя за предыдущей машиной, въехал в металлические оранжевые ворота. Рядом с ними стояло небольшое беленое здание, перед зданием — пара мужиков в белых рубашках и песочного цвета шортах. Охранники напоминали мясистых отставных футболистов, и один из них показывал «заячьи ушки» четырем девицам в джипе, а другой на кого-то орал в сотовый телефон. Впереди Тру увидел знак парковки и стрелку, показывающую влево. Он же должен был ехать прямо, в зону для артистов.