Пятеро ребят и одна собака
Шрифт:
Юноша и ребятишки шли медленно, оглядываясь по сторонам. Сразу было видно, что они нездешние и кого-то разыскивают.
Привратница посмотрела на них с любопытством. От её взгляда не ускользнуло, что дети очень легко одеты и им трудно будет переносить миланские холода. Но это её не касается. Женщина ещё энергичнее принялась подметать тротуар.
Однако именно у неё Тури спросил, не знает ли она случайно, кто сдаёт комнату.
«О чём он спрашивает?»- подумала про себя тётушка Пьерина. Тури говорил с таким южным произношением,
– Почём я знаю!
– воскликнула привратница, невольно тоже на своём родном диалекте.
– Я ничего не знаю о комнатах,.
– повторила она и снова начала подметать.
«А дети, должно быть, голодны, - размышляла она, - у них голодные лица». В этом синьора Пьерина разбиралась, - ведь недаром когда-то она была кормилицей.
– Мы приехали из Сицилии и никого здесь не знаем, - сказал Тури.
Его одолевала, смертельная усталость. Ещё бы! Долгая, утомительная поездка, поиски жилья, дети ..
Синьора Пьерина подняла голову и вдруг перестала подметать.
– Вы из Сицилии?
– переспросил а она.
– Мы из Мардзамеми; это в окрестностях Сиракуз.
Тури и сам не знал, почему он так говорит. Возможно, мысленно он измерял огромное пространство, которое ему пришлось преодолеть, и удивлялся своему безумию.
– И вы идёте искать комнату со всеми вашими малышами? Да вы с ума сошли, не иначе!
Тури в отчаянии развёл руками.
– Вы оставьте их пока у меня, а сами займитесь своими делами.
Тури с благодарностью посмотрел на женщину, которая, кончив подметать тротуар, подошла к подъезду.
– Пошли, пошли; я не могу терять времени!
– воскликнула она на своём непонятном языке и поманила рукой. Жест оказался красноречивее слов: Джанджи и Мантеллина направились к дому, за ними последовали и остальные.
Переступив порог сверкающей чистотой кухни, Тури поставил чемодан в угол. Дети, прижавшись друг к другу, молчали и не двигались с места. Тётушка Пьерина достала из кухонного шкафа бутылку вина, налила полную рюмку и протянула её Тури.
– Выпейте, - предложила она.
– Я прошёл по конкурсу в музыкальное училище, хочу быть дирижёром эстрадного оркестра, - сказал молодой человек.
– Занятия начинаются завтра. Если сегодня я не найду жилья, то прямо не знаю, что и делать.
– Ребятишки все ваши?
– Как вы сказали?
– переспросил Тури.
– Малыши ваши?
– Что Вы! У меня нет детей, ни одного!
Женщина удивлённо пожала плечами.
– Дети, конечно, могут подождать здесь; в тепле, - предложила она.
Тури поблагодарил привратницу и ушёл ..
Синьора Пьерина, словно для того, чтобы выйти из затруднительного положения, прикрикнула на ребят:
– Что вы выстроились В затылок друг другу, будто сушёная треска на верёвочке? Не иначе, как вы спятили! Ну, идите же сюда!
Она сняла с них пальто и башмаки, осмотрела
– Ешьте. Накрошите хлеб в кофе, так вкуснее. Хлеб, правда, чёрствый, вчерашний, но для желудка он полезней.
Пёс положил морду на колени Джанджи; можно было подумать, что он прирос к стулу своего друга. Малыш исподтишка протянул Тому кусочек хлеба; тот принялся грызть корку с невероятным шумом, и их проделку сразу заметили.
– Ты можешь есть из тарелки Мисси, понятно? Марш!
– прикрикнула на собаку привратница.
Том колебался: котёнок, как ему показалось, придерживался другого мнения. К тому же тарелка была пуста.
Синьора Пьерина налила в миску молока, накрошила хлеба и прогнала котёнка в погреб. Потом довольно резко она приказала Тому есть; голодный пёс не заставил себя долго упрашивать.
Джанджи, выпив огромную чашку горячего кофе с молоком, старался не уснуть. У всех ребят раскраснелись щёки. Постепенно ими овладевала усталость; она проникала под кожу, выходила сквозь поры и ложилась на тело тяжёлым покровом.
Это не могло ускользнуть от бдительного ока синьоры Марки.
– Теперь пора спать, - сказала она.
Джанджи, слезая со стула, чуть было не упал. Пьерина взяла его на руки и подозвала Мантеллину:
– Ну, пойдём!
Мантеллина доверчиво протянул ей руку.
Пока женщина стелила постель, Джанджи и Аугусто стояли возле комода и грустными глазами смотрели на портрет мальчика в военной форме, вставленный в чёрную рамку.
– Живей, живей, мне некогда!
Синьора Пьерина снова подняла Джанджи, чтобы уложить его в постель, но тут малыш, ткнув пальцем в фотографию, сказал:
– Это Тури.
Мантеллина утвердительно кивнул головой.
Женщина, потрясённая, так и застыла на месте, потом крепко прижала к себе Джанджи и поцеловал а его.
– Красавец ты мой! Это не Тури, а Лино, мой сын. Он умер ...
Джанджи посмотрел на неё, ничего не понимая. «Тури»,- сказал он снова, положив голову на подушку, и моментально уснул. Мантеллина с трудом вскарабкался на кровать и лёг рядом. Женщина хорошенько укрыла их одеялом. На другой кровати она уложила Карчофо и Розалию.
Прежде чем уйти, синьора Пьерина ещё раз взглянула на ребят. Вдруг на какое-то мгновение лицо Джанджи растворилось у неё на глазах и превратилось в лицо Лино, когда он был маленьким. Пьерине приходилось часто оставлять своего ребёнка одного, чтобы нянчить чужих детей. Затем возникло лицо девочки, которую она вскормила, вырастила и любила, как родную дочь. Потом ей представились дети синьора Келлера: они жили этажом выше, и Пьерина знала их со дня рождения.