Пятнадцать ножевых 4
Шрифт:
— Что-то я не уверен, что мне нужно это все дальше слушать...
— Ты слушай, слушай. Пленку диппочтой перегоняли в Москву. И тут в дело вступал Самодуров. Отсматривая пленку, он по маркерам ХЕСС-шкалы вычислял с вероятностью в девяносто два процента скрытых гомосексуалистов.
Тут то я и обалдел. Это же натуральный фильм «Обмани меня». Только за сорок лет до его появления.
— Зачем?
Кузнецов иронично на меня посмотрел.
— Включи голову. Это сейчас на Западе — сексуальная революция, все можно и все модно. А тогда, если ты министр и трахаешь мужиков...
— Это конец карьере, — тут до меня и дошло. — А значит, можно вербовать на компромате!
— Собственно, в этом и
— Все еще не понимаю смысла нашей беседы, — я демонстративно посмотрел на часы, хотя внутри просто сгорал от любопытства.
— Под подпиской были только Самодуров и несколько его самых доверенных аспирантов, — врач вздохнул, достал пачку с сигаретами, потом убрал. — Но важность ХЕСС-шкалы была очень велика и ее потенциал распространялся на все смежные сферы. Например, по маркерам можно было легко ставить диагнозы психически больным людям. Скорость и точность сбора анамнеза возрастала в разы, легко вычислялись симулянты. Я достаточно быстро защитился, стал собирать материал на докторскую. Ничего сложного, назвали это антропологией человека, а эта наука у нас не запрещена! И пожалуйста, хоть в ВАК, хоть куда...
— У вас была возможность сбежать и вы не сделали это!
— Да, меня отпускали за рубеж на конференции. Считалось, что я непосвященный, скажем так, в практические аспекты этой тайной науки, а про антропологию, да психиатрию — почему бы не поднять престиж советских ученых в капстранах?
— И что же случилось? Самодуров вычислил в вас по хесс-маркерам потенциального предателя?
Кузнецов засмеялся. Искренне так, прямо со слезами. Вытер их платком, продолжил:
— Да нет. Его совсем засекретили, сделали под проект спец. лабораторию в КГБ. А нас разогнали по специальностям: кого в психиатрию, кого в науку. Иди, лечи больных или езжай к чукчам собирать антропологическую коллекцию. Я выбрал психиатрию.
— И пошла у вас жизнь серая, скучная... И просыпаетесь вы с мыслью, а что если бы я сейчас на Западе, ого-ого, внедрил бы хесс-шкалу в допросы подозреваемых или еще как-то встроили в научный прогресс...
Доктор внимательно на меня посмотрел, но промолчал.
— А может вас даже и звали, — высказал я догадку. — Небось эти приезжие ученые подбирали для себя кадры, обещали манну небесную...
— И тут ты прав, — Кузнецов невесело усмехнулся. — Как назло, в это время вышел новый фильм. Почти про меня. Называется «Вид на жительство». Стефанович вместе с Михалковым сняли.
— Это какой Михалков? Который поэт?
— Да, автор нашего гимна. Сценарий написал.
Над нами начал накрапывать мелкий весенний дождик, Семен Александрович достал зонтик. Из окна напротив продолжала доноситься Утренняя гимнастика. «...а теперь поднимаем таз вверх на выдохе максимально высоко...».
— Там тоже психиатр по сюжету «выбирает свободу». В командировке в капстране становится невозвращенцем. А потом любимая женщина, ради которой он на все это там пошел, оказывается нелюбимой, по профессии устроится не может, работает дезинфектором... Я как посмотрел — ну ведь про меня снято! Струсил. Прямо тебе говорю, Андрей, сдрейфил. Лучше синица в руках, вот это все... И сейчас, ты прав, просыпаюсь иногда, смотрю за окно... Эх, ладно, чего уж теперь... Мне пора на работу. А ты подумай. Крепко подумай.
Растравил мне душу соседушка. Да, его ситуация от моей отличалась. У нас, в отличие от знатоков мимики и прочих невербальных признаков, приветствовалась самая полная публичность и никто в здравом уме не собрался бы засекретить эту тему. Чем больше будут знать о наших
Я не был наивным пионером, и хорошо понимал свое место. Ни Чазов, ни Суслов, ни Галя Брежнева — даже не поморщатся, если им придется слить мою судьбу в унитаз. Расходный материал. Именно это успокаивало меня во всех моих заграничных гешефтах. Как они со мной, так и я с ними. Будет нужда, помогу лично Морозову. Да и без нужды тоже. Без него ни хрена не получилось бы, в лучшем случае я барахтался бы с этой темой на кафедре госпитальной терапии в рамках студенческой научной работы. А потом писал бы письмо с поздравлением Барри Маршаллу, как он сделал это в нашей реальности.
Всю врачебную конференцию я сидел «ушел в себя — вернусь не скоро». И почти прослушал выступление начмеда и Дыбы, пока дело не дошло до разговора на повышенных тонах. Екатерина Тимофеевна прямо в конференц-зале пыталась уволить пожилого врача, который накосячил на выезде. Женщина вызвала бригаду на сильную боль в руке, доктор Семенов поставил ушиб, посоветовал приложить лед и отбыл к следующему пациенту. А у дамы, которая оказалась тещей целого союзного министра проявилась дерьмовая болезнь под смешным названием «рожа». В дебюте, пока там выраженного покраснения кожи нет, спутать легко. Обычно болезнь проходит, даже если не лечить. Но тут не повезло. У пациентки возникла тяжелая форма, буллезная, которая с пузырями. Занесли вторичную инфекцию, продолжая применять всякие мази. Как итог — лечение в гнойной хирургии, септическое состояние, несколько операций. Сейчас функция конечности нарушена, прогноз хреновый. Ну, надо назначить виноватого. Ткнули пальцем в скорую, они за всё в ответе.
— Я же направил ее в поликлинику, есть запись об этом! — оправдывался доктор.
— Вы понимаете, что Марии Владимировне грозит ампутация?! — орала Дыба. — Это скандал на всю ЦКБ
— Ей нужно было только выполнить мою рекомендацию!
— Это не вашего ума дело! Вызов был обоснованный — часто инфаркты имеют сильную неспецифическую боль. В руках, ногах, животах...
— Я сделал ЭКГ — там все было чисто! — Семенов сдаваться не собирался. — Осмотр и обследование проведены в полном объеме!
— И дальше нужно было свести женщину к нам в травму. Тут бы поставили правильный диагноз.
— С болью в руке? Я осмотрел ее. Там не было ни одного пореза или нарушения кожных покровов! Кто мог подумать, что там рожа?! Как бы Мария Владимировна занесла стрептококк?
— Это не вашего ума дело! Рожа может быть не занесенной, а эндогенной. Откройте учебник по инфекции! Живет бактерия себе в теле, иммунитет ослабевает, она начинает размножаться.
Спор разрастался покруче «рожи» в руке некой Марии Владимировны, вовлекая в себя все новых и новых участников. Хотя что тут дискутировать? Назначили виноватым, так теперь хоть кому доказывай, один хрен накажут. В самый ответственный момент, когда про рожу уже забыли и дошло до обсуждения дифференциальной диагностики инфаркта, в зал заглянул Чазов. Врачи тут же заткнулись, испуганно посмотрели на начальника Четвертого управления Минздрава.
— Здравствуйте, товарищи. Екатерина Тимофеевна, что же у вас на звонки никто не отвечает? — спросил академик.
— Так у нас тут клинический разбор случая. Извините, — смутилась Дыба.
— Ладно, продолжайте. Мне, собственно, Панов нужен.
— Да, конечно, Евгений Иванович. Пожалуйста.
Я покорно встал, под прицелом взглядов вышел в пустой коридор.
— Что у вас с инфарктом? — Чазов кивнул в сторону подоконника, рядом с которым мы и расположились.
— Да так, ничего интересного, — я не стал сдавать коллег. Да и вопрос, скорее всего, риторический. Для затравки разговора.