Пятнадцать ножевых 4
Шрифт:
— Поскользнулся Кирилл Дмитриевич, упал, — объяснила она. — Вроде и несильно, а вон как заплохел. А я же предупреждала, что пол мокрый, что осторожно... Ой, беда... А я скорую...
Ее уже никто не слушал. Все и так понятно: при падении разорвалось легкое, сейчас воздух из него в плевральную очередь фигачит. Пневмоторакс называется. И чем больше он пытается вдохнуть, тем хуже, потому что легкое спадается сильнее с каждым вдохом.
Мы с Валентином в четыре руки быстро сняли рубашку и майку. Ну вот она, ссадина на правом боку. Вроде даже и перелома нет. Хотя в таком возрасте... Иной
— Дренаж? По Петрову? — сказал я Геворкяну, доставая шприц-двадцатку и новокаин.
Авис Акопович вдруг наклонился и тихонечко спросил:
— Сам сделать можешь? Потом объясню.
Я кивнул. Ничего сложного нет, если знать, что и куда совать. Я знал.
Поехали. Нашел третье межреберье, как раз над соском. Некоторые делают это чуть выше, во втором, но мне не нравится, тут свободы действия больше, что ли. И методика это не запрещает. Помазал кожу спиртом двумя шариками, такое добро экономить нельзя. Кстати, пить медицинский спирт можно только с глубокой безнадеги, потому что это технарь в чистом виде, и никто его на содержание метанола и сивухи не контролирует.
А дальше всё просто: новокаин под кожу, клиент тощий, у него это сразу за более глубокие слои пошло. Подождать бы пару минут, пока подействует, но некогда, мужик реально задыхается. Потерпит. Втыкаю иголку перпендикулярно коже и по верхнему краю ребра. Прошел пару сантиметров буквально, и вот оно, чувство проваливания. На месте. У нас дренаж не стационарный, только до больницы довести. Так что обычной инъекционной иглой делаем, этого хватит. Теперь подсасывай воздух и выпускай, заткнув пальцем отверстие канюли. И эффект прямо на глазах наступает.
Раздышался дед, порозовел даже слегка. Вены на шее спались чуток. Пульс пореже, а давление — сто на шестьдесят. Можно и везти.
Сдали пациента в приемное, вышли на улицу.
— Спасибо, Андрей, — сказал Геворкян.
— Да не за что, — ответил я. — Нормально всё.
— Просто у меня как-то на установке подключички катетер легкое продырявил. Давно, на старой работе еще, — начал объяснять доктор. — Замяли, решили, что не виноват. С тех пор прямо сам не свой, если в грудную клетку лезть приходится. Головой понимаю, а руки ходуном ходят.
— Да не стоило и переживать, вместе же работаем.
От выездной комиссии я ничего плохого не ждал. Не, ну не пустят меня, и как это будет выглядеть на награждении? Лауреат не приехал, потому что не знал имена членов ЦК компартии ФРГ? Шутка, в этой стране компартия отсутствует. То появляется, то исчезает. Последний раз два года назад распустили. Но про какого-нибудь Карла Либкнехта и Вильгельма Телля, тьфу ты, Эрнста Тельмана, могут спросить. Смотрел я, конечно, про всех этих ленинских дружбанов, но очень по верхам. Расслабился.
Мероприятие в актовом зале ЦКБ организовали. Саму комиссию я не видел, когда подошел, они внутри уже сидели. Поздоровался с Морозовым, раскланялся с шапочно знакомыми докторами,
Вроде как настрой у вершителей судеб хороший, долго никто не задерживался. Минут пять — и на свободу с чистой совестью. Я даже Игорю Александровичу анекдот рассказал для поднятия боевого духа. Когда парочка в аптеку пришла, просят вазелин и противозачаточные. Аптекарша им баночку вазелина дала, ищет в ящике таблетки. Найти не может никак, поворачивается и спрашивает: «А зачем вам противозачаточные хоть?».
Не к добру меня веселье разобрало, как чувствовал. Вызвали, зашел. В скромном костюмчике, белая рубашка, галстучек. Подстригся на прошлой неделе. Ничего не предвещало, короче. А комиссия... Их, блин, в кино снимать можно, в самой гнусной антисоветчине. Народ будет плеваться и ненавидеть нашу страну. Тетки в кримплене, старые коммунисты в потертых спинжаках со столь же древними орденскими планками, чекист с глазами убийцы, какой-то хрен неопределенного возраста с лицом сильно употребляющего, но зато с юбилейной медалькой «100 лет Ленину». Мне даже не по себе стало. Откуда их хоть собрали? Но ладно, не будем судить о людях по внешности. Других они быстро отпускали, и ничего.
— По комсомольской линии едет? Молодой какой, — сказала одна из кримпленовых дам.
Секретарь зачитала краткое резюме про меня. Это ожидаемо воодушевило народ. Особенно тот факт, что это уже третья капстрана за последний год. Да еще и премию какую-то давать собираются.
— Вы понимаете, молодой человек, в какое опасное место вы собрались? — прошамкал один из старых коммунистов. Этот был в синем пиджаке, остальные двое в коричневых.
Я сообщил, что понимаю и осознаю, но надеюсь на поддержку старших товарищей и представителей передового отряда нашей партии. Это я уже глядя на чекиста сказал. А тот сидел, будто не подключился еще, гипнотизировал какую-то точку в пространстве у меня над головой.
— А кто возглавил немецких коммунистов после предательского убийства товарища Карла Либкнехта? — никак не успокаивался дед.
— Клара Цеткин, — ответил я. Череда немецких тяжеловесных фамилий напрочь вылетела у меня из головы. Остальных товарищей я в упор не помнил.
— Хорошо. А еще кто? — любопытствовал событиями, происшедшими более чем шестьдесят лет назад дед.
— Роза Люксембург, — вдруг неожиданно для себя вякнул я.
— Она была зверски казнена в один день с товарищем Либкнехтом! — стукнул сухоньким кулачком по столу любитель истории. — Как можно такое не знать?!
Старый козел демонстративно достал из кармана таблетки и вытряхнул одну себе в ладошку. Налил в стакан воды из казенного графина и выпил ее, шумно глотая, после чего победоносно осмотрел коллег. Знай наших, смогли прищучить!
Ветераны партийных заседаний тихо загудели на тему «посрамит» на своем полюсе стола, кримпленовые тетки молчали. И тут наконец-то включился представитель органов.
— Ну что же, товарищи, мы тут послушали Андрея Николаевича, и пришли к выводу, что он является политически зрелым и достоин представлять нашу страну на международной арене.