Пятнадцать суток за сундук мертвеца

Раевская Фаина

— Интересно, когда только успела? — я ехидно прищурилась. — А он в тебе тоже кучу нашел?

Клавдия внимательно на меня посмотрела и усмехнулась:

— Афоня, ты никак ревнуешь?

— Больно надо! — фыркнула я и задумалась.

Вдруг Клюква права? Припомнив события последних дней, я пришла к выводу, что мое отношение к Шуше изменилось. Раньше его ухаживания оставляли меня равнодушной. Да и какие, собственно, могут быть ухаживания на учительских посиделках?! Если кто не знает, поясню. Учителя — это совершенно особые представители человечества. Если нормальные люди работают только на работе и в строго отведенное для этого время, то представители отряда учителей работают круглосу-точно и в любом месте. Мозг учителя не отдыхает даже во сне. Отсюда и непростительно высокое число мужей, сбежавших

от жен-педагогов. Ну какому психически здоровому мужчине понравится, когда любимая супруга во сне вместо его имени бормочет что-то типа: «Петров, сколько можно говорить — дневник нужно носить в портфеле, а не в кармане штанов!» Учительские банкеты и сабантуи начинаются, как правило, с торжественной клятвы «Ни слова о работе!», а заканчиваются перемыванием косточек любимых Ивановых и Сидоровых. В такой обстановке внимание противоположного пола воспринимается как легкое недоразумение. Сейчас обстоятельства сложились таким образом, что Сашкино ухаживание пало на благоприятную почву и уже дает свои всходы. Может, я и в самом деле ревную?

Мучительный поиск ответа на этот вопрос заставил меня притихнуть. В таком сомнамбулическом состоянии я загрузилась в машину, и мы тронулись в путь. Молчали довольно долго. Лишь когда выехали на Садовое кольцо, Клавдия сделала потише радио и попросила:

— Саш, ты бы хоть о себе рассказал.

— А что рассказывать? Молодой, холостой, обеспеченный...

— Ты давай не ерничай, — прервала Клюква поток саморекламы. — Помнишь, как классик говорил: «С чувством, с толком, с расстановкой...» О семье расскажи, о родителях.

— Семья? Да семья-то моя — я и Нинка с ее мужем и отпрысками. Родители умерли. Сначала мать — пять лет назад. Рак у нее был. А два года назад отца схоронили. Мама всю жизнь медсестрой проработала в поликлинике, а батя — пролетарий конкретный. На оборонке работал фрезеровщиком.

— Пил? — строго спросила Клавдия.

— Всяко бывало, — пожал плечами Сашка, — особенно по молодости. Правда, бросил потом из-за одного казуса...

В общем, отец Сашки, Михаил Игнатьевич, как было сказано, трудился на одном оборонном предприятии. А где оборонка — там и спирт. По технологии производства спиртом полагалось промывать и протирать все на свете, чтобы соблюсти чистоту и почти стерильность. Поэтому пили на заводе ужасно, впрочем, как и на любом нормальном советском заводе. Между тем, всем известно, что спирт — это жидкая валюта. Им можно расплатиться практически за любую услугу. Сотрудники предприятия пили, сколько влезет, и воровали, как могли. Охрана ловила, а администрация устраивала показательные суды. После них почему-то тащили с удвоенной силой. От отчаяния, что ли? Михаил Игнатьевич, будучи от природы смекалистым и по-русски оборотистым мужиком, какое-то время присматривался к несунам. Он почти ежедневно наблюдал, как охрана изымает на проходных грелки и шланги, бутылки и фляги со спин, животов, из рукавов и штанин и, пардон, трусов, шапок, сапог, из подмышек, словом — изо всех возможных углов и закоулков человеческого организма. Михаил Игнатьевич пошел принципиально иным путем. Он ежедневно выносил с предприятия пол-литра чистейшего, как слеза, спирта... в презервативе, который, правда, надевался не туда, куда рекомендовало Министерство здравоохранения. Он был полупроглочен, а верхняя часть зажата зубами. Технология заполнения емкости драгоценной жидкостью была проста до гениальности: внутрь презерватива аккуратно вводилась трубочка с воронкой, и туда осторожно вливалось пол-литра спирта. После этого оставалось только, выпучив глаза, миновать бдительных охранников на проходной. За углом Михаила Игнатьевича ждал знакомый кореш с пустой тарой и воронкой. Горючее сливалось, опустевшая емкость извлекалась из желудка и выбрасывалась. Это сейчас такой способ контрабанды известен даже первоклассникам. А тогда подобное ноу-хау было очень даже современным и, главное, своевременным.

Все кончилось очень неожиданно и имело печальные последствия. Ранней весной после продолжительной оттепели ударил морозец. Не так, чтобы сильный, но дорога от цеха до дома превратилась в олимпийский каток. Михаил Игнатьевич чувствовал себя женщиной на последнем месяце беременности — с такой осторожностью нес он свое тело к выходу. Завидев

посиневшего от холода и нетерпения приятеля, Михаил Игнатьевич сделал успокоительный жест рукой: мол, не волнуйся, все в порядке, сейчас согреемся. Вот этот-то жест и стал роковым: бедняга поскользнулся, пару секунд балансировал, пытаясь сохранить равновесие, а затем очень живописно шлепнулся на живот. Зубы клацнули, и презерватив полностью погрузился в желудок. Что ни говорите, а пол-литра чистого спирта все же многовато даже для тренированного человека. Перепугавшись, Михаил Игнатьевич встал на четвереньки и сунул два пальца в рот. Струя спирта ударила в обледеневшую землю... Несчастный кореш рыдал, глядя, как исчезает ценный продукт. Хрипя обожженным горлом, Михаил Игнатьевич скорбел, как мог.

— С тех пор отец не пил ничего крепче кефира.

Рассказ Сашки нас немного развлек, и я не заметила, как мы доехали до места назначения. Станция «Скорой помощи», где работала Валерия, расположилась в больничном городке одного из спальных районов города. Возле одноэтажного кирпичного здания стояли три машины с красным крестом по борту. На территорию городка могли попасть только они. Для всех остальных машин была организована платная автостоянка. Правда, Сашка ею не воспользовался. Он остановил машину на обочине так, чтобы вход на подстанцию был хорошо виден.

— Ну, вот здесь и подождем, — Саня заглушил мотор. — Как хоть ваша Лера-Валера выглядит, знаете?

— Знаем, конечно, — я гордо расправила плечи. — Она рыжая и очень красивая...

Саня усмехнулся:

— Да, полный набор особых примет!

— Зря смеешься. Мы видели ее фотографию. А зрительная память у меня хорошая. Так что нечего тут рожи ехидные строить!

Через пятнадцать минут ожидания я сделала вывод, что милицейская служба и в самом деле и опасна, и трудна, и не такая уж увлекательная. Моя деятельная натура протестовала против долгого сидения на одном месте. Протест этот выражался в основном в том, что я елозила на сиденье, глубоко вздыхала, то и дело погладывая на часы.

— Прекрати вертеться! — наконец не выдержала Клюквина. — Крутишься, словно у тебя геморрой вылез...

Я демонстративно отвернулась и обиженно нахохлилась. Время тянулось невыносимо медленно. Шея затекла, глаза слезились от напряжения, ноги онемели... В довершение бед разболелась голова.

— О, Наташка вдет! — воскликнула Клавка.

Встрепенувшись, я посмотрела в ту сторону,

куда указала сестра. Вдоль кованой решетки забора мелко семенила Наталья все с теми же тощими косичками, смешно торчавшими в разные стороны.

— Что за Наташка? — проявил интерес Сашка.

— Соседка Валерии, — пояснила я. — Мы у нее узнали, где Лерка работает. И фотографию она нам показала. Странная девица, доложу я тебе! Дома — склад фантиков от конфет и шоколадок. Да и вообще, мне показалось, что Наташка Лерке завидует. Понимаешь, Саш...

Договорить я не успела — Саня приложил палец к губам и мотнул головой в сторону небольшой аллеи, ведущей к крыльцу подстанции. Там стояла Наташка и о чем-то оживленно беседовала с Валерией!

— Это она! — радостно взвизгнула я и сделала попытку выбраться из машины. — Пошли быстрее!

— Сиди смирно! — повысил голос Шуша. — Пусть девушки поговорят. Им, вероятно, есть что обсудить. Возможно, даже ваш вчерашний визит к Наталье...

— Но...

— Сиди, говорят тебе! — прикрикнула и Клавдия.

Ну вот, что я говорила? Сашка почувствовал себя начальником и теперь так и будет командовать, а Клавка почему-то вполне спокойно к этому относится.

— Сговорились, да? — дрогнувшим голосом произнесла я. — Спелись, голубчики? Пожалуйста, мне не жалко. И вообще, я умываю руки! Сами разбирайтесь, а я согласна на домашний арест.

Ужасно хотелось разрыдаться. Уже упали на грудь первые слезинки, как вдруг я заметила, что Валерия подозрительно огляделась и почти бегом бросилась к выходу. Она и в самом деле была очень красива, даже красивее чем на фотографии. Лера промчалась буквально в двух метрах от нашей машины, но я успела заметить и мраморную, почти прозрачную кожу, и чувственную припухлость губ, и удивительно правильные и тонкие черты лица.

— Куда это девушка так торопится? — себе под нос пробормотал Сашка, запуская движок. — Сейчас мы это выясним...