Пятнадцатый этаж
Шрифт:
Оставила свой букет у входа в парк и слилась с толпой людей, спешащих по своим домам.
========== Часть 2 ==========
Лифт поднял Марину на пятнадцатый этаж. Вот и квартира, вернее, дверь, а за ней дом, родной дом, где должен быть покой. И где мама. Самый дорогой и любимый человек…
Только с мамой покоя никогда не было, а теперь и подавно.
Встала перед дверью, никак не решаясь её открыть. Туда ведь как в ад. Только никто не знает этого и не узнает.
Мама слишком большая величина была когда-то. Великий
Мама, чей портрет висел над её письменным столом в детстве, та, на которую она так хотела быть похожей.
Да и в хирургию пошла по материнским стопам, и фамилию её носила, не отцовскую.
С отцом вообще какая-то мутная история вышла. Марина знала, кто он, иногда видела его на городских конференциях, но он её не замечал и не узнавал. А как узнать, когда видел дочь последний раз года в три. А ей уже тридцать. К тому же вела она себя тихо, фамилия у неё на лбу не написана. Обидно было, конечно, что не интересовался он ею никогда. Отец всё-таки. До сих пор обидно.
Вот его сын вовсю афишировал, чей сын, и когда практику у них в отделении проходил, твердил, что на хрен ему не нужна эта хирургия, у него отец заведующий отделением в областной психиатрической, и он там работать будет.
Смотрела на него тогда, а чувств не было. Хотя брат, почти родной, вернее, родной по отцу. Чувства вообще, наверное, у неё атрофировались. Вот и сейчас — открыть дверь и войти. Целая проблема. А войти надо, и сиделку отпустить тоже. Для Марины-то там мать. А для сиделки — посторонняя женщина. Хотя не совсем посторонняя, сколько они лет в одной операционной с матерью её отработали. Да почти столько, сколько сама Марина живёт. А потому, когда беда случилась, могла только её позвать. Тётю Валю.
Тётя Валя всё знала и помалкивала.
Вот за умение держать язык за зубами, Марина и ценила её больше всего.
Ну всё, стоять тут уже просто глупо. Пора заходить.
Дверь соседней квартиры отворилась и на пороге возникла соседка.
— Марина, а что, Татьяна Сергеевна с ума сошла? Давно? То-то я её не вижу совсем, думала уехала куда.
— С чего вы взяли? — молодая женщина от неожиданности даже поздороваться забыла.
— Так вы не в курсе, Мариночка? Она сегодня с балкона выброситься пыталась. Всё кричала, что её бьют и насилуют, а потом: «Витя, я иду к тебе!». Ужас такой, и глаза безумные. У нас же как-никак этаж-то пятнадцатый. А женщина, такая крупная, её в квартиру втащила. И нам всем, кто на балконы повыскакивал, крикнула: «А ну, пошли все! Цирк окончен». Вам, может, помощь какая нужна, а, Мариночка?
— Спасибо. Нет, нам ничего не нужно. Мама больна, понимаете, больна. Я буду вам очень благодарна, если об этом не станут кричать все мальчишки во дворах и на лавочках судачить соседки тоже не будут.
— Что вы, Мариночка, что вы! Я молчу. Ну надо же! Горе-то какое!
Больше рассуждений входить или не входить домой у Марины не
— Она спит, — первое, что произнесла тётя Валя, открыв дверь.
— Давно?
— Витя! Витя! Витечка! Родной мой, ты пришёл? — раздался голос матери.
— Уже не спит, — сиделка только выдохнула.
— Кроме «Витечки» что-то есть?
— Нет, Мариша. Нет. Ей хуже, ты и сама это понимаешь. Я её на стул посадила и кровать перестилала, когда она на балкон выскочила. Еле успела! Я тебе знаешь, что скажу…
— Сейчас скажете, я поздороваюсь с ней.
— Всё одно не узнает…
Марина села на кровать рядом с матерью.
— Что же ты творишь, мама? Я же люблю тебя.
Марина взяла в свои руки её холодную ладонь, как бы пытаясь её согреть.
— Витя. Витечка, ты пришёл? Я так ждала, — слёзы катились по лицу совсем нестарой женщины, она улыбалась, гладя руку дочери, представляя, что это её бывший муж.
— Мариночка, я тут закрыла всё, она не выберется, пойдём, супчику поешь, да поговорим.
— Ты отдохни, мама. Я сейчас.
Суп и вправду был вкусным и горячим.
— Так что вы сказать-то хотели? А, тётя Валечка?
— В больницу её надо. Да! И не смотри так. Её надо в больницу под присмотр, и решётки на окнах. Ради неё надо, понимаешь?
— Загорского вызову. Там решим.
— Что твой Загорский, только деньги у тебя берёт. Мариш, я не верю ему.
— Мама верила.
— Татьяна Сергеевна спала с ним, не любила, но спала. А кого любила, того зовёт всё время.
— Что же он ушёл от неё? Если она его любила?
— А я знаю? Только причина у него была, Таня не подарок. Жёсткая, грубая, сама знаешь. Но ты дочь, тебе идти некуда. А он муж был. Нашёл себе другую, ласковую, и ушёл.
— Вызову Загорского.
— Звони, я послушаю, что их величество скажет.
Позвонила, выслушала расценки платного отделения. Нет, она это не потянет. Самой же тоже надо и за квартиру заплатить, и поесть — каждый день желательно.
Маминых сбережений уже не осталось, все ушли за время болезни. Тётя Валя тоже не бесплатно с ней сидит.
Вся надежда у Марины только на себя.
— Ну, так что делать-то будешь, Марина? — слова тёти Вали вернули в действительность. — Пойми, не спать ночами ты не можешь. Тебе в операционную на утро. Там люди. Да кому я это всё объясняю. Надо в стационар.
— На сколько? Лучше не будет.
— Не знаю, тебе отдых нужен.
— Ага, больную мать на чьи-то руки, а сама отдых себе устрою?
— А если ты сгоришь? Кому нужна твоя больная мать будет? Ты молодая, Марина. Тебе бы свою жизнь устроить. Дитё родить.
— Дитё? Родителей хоронить страшно, а детей… Нет, не о том вы думаете.
— Хорошо, думай сама. Я пойду, отдохнуть мне надо. А ты всё равно с мужиком встречаешься, так забеременела бы, родила. А я помогу.
— Нам с вами мамы хватает.