Пятнистая смерть
Шрифт:
Они еще не кинулись к воде. Вода не уйдет. Не спешат разгружать верблюдов. Успеется. Просто сидят и молчат. В усталых глазах удовлетворение, слабые улыбки - долгий путь окончен. И в тех же глазах уже сквозит тревога - как встретят их жители оазиса? Не напрасно ли дети пустыни тащились в этакую даль? Не лучше ли было бы остаться там, откуда они явились?
Но тревога эта еще смутна, неясна - люди отмахиваются от нее, как от мухи. Будь что будет. Поздно о чем-либо сожалеть. "Если вода дошла до носа, уже безразлично,
Куруш бесшабашно махнул рукой, вытянул ноги и блаженно закрыл глаза.
Страшный грохот, раздавшийся прямо над ухом, сорвал повелителя с места и опрокинул на спину. Он запутался в одеждах, забарахтался в них, точно грудной ребенок в пеленках. Унизительная поза. Положение, не приличествующее царю царей. Позор!
– Какая тут с-скотина с-стучит в барррабан?
– прорычал Куруш, поднимаясь и заикаясь от испуга и злобы.
Бледные советники с глубоким недоумением глядели на царя и друг на друга. Барабан? Ни у кого из них не было в руках барабана.
И вновь - громоподобный грохот!
Двойной удар по туго натянутой ослиной коже.
Сперва - краткий, приглушенный, нанесенный одновременно ребром ладони и полусогнутыми пальцами:
– Длунг!
И тут же - с маху, крепко сжатым кулаком, раскатистый, мощный, упруго звучащий:
– Таннн!
И долго отдавалось и замирало в холмах:
– Гу-у-у...
Видно, кто-то забавлялся снаружи у шатра. Нашел место и время, стервец!
Царь - брызгая слюной и сатанея:
– С-сюда меррзавца... кожу содрать! Нет, я сам... горло перегрызу.
Он выскочил из шатра, за ним вывалились в темноту советники.
– Какой шакал тут шумит?
– бешено прошипел Куруш.
– Не знаем, - послышался в ответ испуганный шепот.
– Сами диву даемся. Где-то грохочет, а где - не понять.
– Длунг-таннн!
– оглушительно прокатилось над котловиной. И застонало в холмах: - Гу-у-у...
– Что за наваждение?
– закричал Куруш.
– Обойти котловину! За волосы на висках приволочь по земле собачьего сына, который там вздумал развлечься. Пусть, негодяй, воет от боли.
Телохранители обежали все отряды, но никакого "собачьего сына" обнаружить не удалось.
Воины сами были поражены не меньше, чем начальники, ужасающим грохотом, не смолкавшем над головой.
Персы бросались направо - удар барабана раздавался слева.
Персы кидались налево - грохот слышался справа.
Персы устремлялись вперед - гул доносился сзади.
Они возвращались назад - барабан стучал впереди.
Они поднимали головы кверху - у них гудело под ногами.
Приникали к земле - сверху беспощадно обрушивалось:
– Длунг-таннн!
– И плакало в холмах: - Гу-у-у...
Удары - мерные, спокойные, одинаковой силы - следовали один за другим через равные промежутки времени: "Длунг-таннн!
– Раз, два, три, четыре, пять.
– Длунг-таннн! Гу-у-у.
– Раз, два, три, четыре, пять. Длунг-таннн! Гу-у-у..." И так - всю ночь.
– То стоглазый дух, хозяин пустыни!
– зашумели персы.
– Он пророчит гибель.
– Разжечь костры!
– распорядился Куруш.
Котловина озарилась скопищем огней и стала похожей на адскую кузницу, где духи преисподней куют цепи и крючья для грешных теней.
Барабан не умолкал.
Между кострами засновали жрецы. И вскоре к звездам полетела приглушенная страхом тысячеустая молитва, слившаяся в одно тоскливо рокочущее, ритмичное бормотание:
– О-ри-ри-ри, о-ри-ри-ри...
Барабан продолжал звучать.
Видно, где-то далеко на холмах, в него колотили, готовясь к бою кочевники. Откуда же брался потрясающий грохот? Что увеличивало в тысячу раз звуки обыкновенного барабана?
Может, необычайно сгустившийся, неподвижный воздух глубокой котловины.
Может, резкая отдача от камней и песка, теряющих жар, накопленный за долгий день.
Может, разница между теплым воздухом холмов и студеным воздухом на дне котловины.
Может, особые очертания котловины со множеством выемок и впадин по краям, между подступающими со всех сторон то крутыми, то пологими буграми.
Может, многократное эхо.
Кто знает?
Загадка природы.
Никто не сомкнул очей в эту ночь. Персы устали выкрикивать заклинания, устали подкладывать в костры ломкую колючку, устали говорить, думать и даже бояться. Они встретили солнечный восход тупые, пришибленные, вконец оглушенные бесконечным грохотом дьявольского барабана.
На западной стороне котловины, на самом высоком выступе, вспыхнуло розовое, четко очерченное пятно. Оно постепенно увеличилось в косой треугольник, вновь изменило форму. Зубчатая, изломанная розово-золотистая полоса, резко отличающаяся от прозрачной синевы еще затененных склонов, поползла от вершин к подножью, сдвигая синеву вниз. По дну котловины расстелилась легкая мгла цвета фазанова крыла.
Барабан стучал все тише. Вот он умолк. И тогда персы услышали новый, отдаленный, еле различимый звук, напоминающий беспрерывный, дрожащий звон комариных стай.
Звук усиливался, перерастая в свист, визг, рев, грохот урагана; черный лес пик вырос на холмах в мгновение ока, черная туча стрел пала в котловину.
...И закипел в пустынных горах за рекой небывалый доселе бой.
Завязалось жаркое, как пожар, сражение, загремело, как гром, ратоборство ожесточенное. Грянуло побоище страшное, безжалостное кровопролитие. Развернулась упорная битва, грозная схватка. Лихая сеча, беспощадная рубка. Драка смертная, свалка бешеная. Невиданная свара, жуткая брань.