Пятое путешествие Гулливера
Шрифт:
О т в е т. М-м… не знаю. («Спрашивают о чепухе!»)
П р е д с е д а т е л ь. Достойныйответ.
В о п р о с. Бледнеют ли твои сородичи-темнотики от страха? Краснеют ли от возмущения, смущения или гнева?
Этот ответ мне, по-моему, удался лучше всех других:
– Да.
В о п р о с. Известно ли тебе, почему эти реакции на опасность, на обиду и тому подобное именно такие, а не иные?
О т в е т. Известно. При испуге кровь отливает от кожи лица… (Веселье всего собрания, которое пришлось утихомиривать ритмами «тик так… бжжиии».)
П р е
В о п р о с. Существует ли у вас выражение типа «меня мутит» или «его мутит» – в отношении человека, излишне поевшего или употребившего алкогольные яды?
О т в е т. Существует. Простонародную речь других наций я знаю слабее, чем свою, но полагаю, что подобные выражения есть и там.
В о п р о с. А не доводилось ли тебе слышать другое простонародное высказывание, обычно мужчин в адрес женщины: «У нее хорошая печка», «хороша печь» и тому подобное?
О т в е т. Доводилось, и не раз, – от матросов. Оно не слишком прилично. (Но после этого вопроса я стал немного понимать, куда они клонят).
В о п р о с. Применяют ли у вас к детям телесные болевые воздействия?
О т в е т. Да, если они того заслуживают непослушанием, капризами, плохой учебой. Приходится наказывать.
В о п р о с. Больных?
О т в е т. Конечно же, нет, мы не изверги! Здоровых, разумеется. (Движение и шум в аудитории. «Тик так, тик-так, тик-так… бжиии…» – успокоились).
В о п р о с. Расскажи подробней, как вы это делаете?
О т в е т. Младенцев обычно шлепают по обнаженным ягодицам. Детей постарше некоторые родители – я лично этого не одобряю – бьют по щекам, но затылкам. Дерут за уши. Подростков порют – чаще, правда, в школе, чем дома. Последнее употребляют и для провинившихся простолюдинов, солдат, матросов; их наказывают по приговору суда или начальника – розгами, палками, плетями…
В о п р о с. Больных?
О т в е т. О силы небесные, конечно же, нет! Здоровых. После этого, правда, они, случаются, болеют. (И снова изумленный галдеж в аудитории, «тик-так… бжжии»).
Вот такой разговор. Где, скажите, здесь развернуться и блеснуть европейской образованностью, знанием науки и фактов? Похоже было, что академики не столько хотели узнать что-то о нас, сколько искали в моих ответах подтверждения своим сложившимся взглядам на темнотиков.
Но я не хотел уйти так – недоумком, посмешищем. Поэтому и выложил главный козырь, который берег напоследок:
– А… а между прочим, все планеты вращаются по эллипсам, в одном из фокусов которых находится Солнце!
Сразу стало тихо. Все смотрели на меня, смотрели… или это мне показалось? – почти с тем же негодованием, как тогда, когда я в свой первый день питался открыто. Некоторые академики побагровели.
– Да, – молвил наконец председатель, у которого розовато обрисовались вислые щеки. – Так что?
– А… а то, что и кубы их средних расстояний от Солнца пропорциональны квадратам
– Тоже верно. Но это – не тема для разговора здесь.Астрономические наблюдения – личное дело каждого. Его интимное дело. Так что обсуди-ка ты лучше это все со своей женой. Ступай!
Я учтиво поклонился и удалился в полном недоумении. Несуразные темы вроде природы улыбки, побледнений-покраснений и простонародных фраз годятся для беседы, а законы движения планет – нет? Что же тогда для них наука? И при чем здесь моя жена?
В коридоре меня встретил Имельдин.
– Пойдем, – он взял меня за руку, потащил. – Вот где самое-то самое!
Пока мы поднимались по лестницам, шли по переходам и снова поднимались, он возбужденно-почтительным шепотом ввел меня в курс. Научный вес академиков зависит не только от числа извилин, но еще и от тематики их работ и выделяемых ассигнований: чем загадочнее тематика и больше денег, тем он значительней. Вот мы и спешим сейчас на диспут по первоосновам материи, на него съехались со всего острова научные светила-рекордсмены как по непонятности тем, так и по цифрам Расходов на них.
– Такие зубры… ой-ой!
– А меня пустят? – усомнился я.
– Со мной пустят, я в бригаде «скорой помощи». Там такие страсти разгораются! Это ведь драма, драма идей. Бывает, оттаскивать не успеваем. Сам увидишь.
(Вот тут я его спросил о конкурсе и получил в ответ «А!» и взмах рукой; тесть уже был увлечен другим).
На двери аудитории, к которой мы подошли, красовалось объявление:
«Программа дня шестого:
1. Основной доклад «Если кварки имеют аромат и цвет, то они имеют и вкус» – академик Ей Мбогу Мбаве-так (Грондтики).
2. Контрдоклад «Не вкусы, а масти. Четыре сбоку – наших нет. Козырной кварк и его свойства» – член-корр. дон Самуэль Швайбель-старший (Эдесса).
3. Обсуждение.
Председательствует академик Полундраминуссигмагиперон-тик.
Инсульты гарантируются».
Большую аудиторию до верхних рядов заполнили слушатели, все безволосые. На первый взгляд они казались непрозрачными, но, присмотревшись, я понял, что они просто вспотели – в помещении было душно. Под пленкой пота у всех просматривались наклоненные позвоночники, напряженно подтянутые внутренности и слабо колышущиеся легкие. Внизу, за столом президиума, восседали трое; средний выделялся несоразмерно большой удлиненной головой на тонкой шее, она у него склонялась то к одному плечу, то к другому. («Вот это и есть тот, которого не выговоришь, – шепнул тесть, указав на него глазами. – Самый кит. Ученики называют его „наш Полундра“ и очень любят».) По обе стороны стола за решетчатыми бамбуковыми кафедрами стояли докладчики. Говорил правый, сквозь небогатую плоть которого просвечивали таблицы с символами и числами на стене, – видимо, тот самый Ей Мбогу Мбаве. Левый докладчик ждал своего часа и выражал всем, чем мог, скепсис и рассеянную иронию; таз у него был широковат для мужчины, позвоночник слегка искривлен.